....................................................................

— ...Не уйду?..

Я был уже внизу и, поставив чемодан, пытался открыть наружную дверь.

В первый миг она поддалась, но тут же я вынужден был отпрянуть, потесненный ворвавшейся метелью и бесноватым лаем собачьей своры.

Вторая попытка оказалась еще менее удачной — под натиском ветра дверь удалось приоткрыть лишь едва-едва, и сразу меня отшвырнула кинжальная вьюга. Вдобавок замок защелкнулся, и открыть его теперь никак не удавалось.

— Гм-м-м!.. — услышал я позади себя знакомое покашливание. Однорукий ветеран стоял у меня за спиной и со скрытой насмешкой наблюдал за моими тщетными потугами.

— Что, не имею права уйти? — зло спросил я.

— Отчего же? — как-то нехорошо хмыкнул он. — Тока не застудились бы — вон, пальтецо-то, гляжу, худое.

— Это мое дело! — огрызнулся я. — Да помогите открыть!

Крюкастый не тронулся с места.

— А Корней Корнеич знают? — спросил он. — Попрощаться...

Я смутился:

— Так он спит, наверное?

— Никак нет, бодрствуют! — ответствовал инвалид. — У их совещание. — Щелкнув каблуками, он указал в сторону темного коридора.

Ничего больше не оставалось — я нехотя побрел за ним.

Возле маршальского кабинета я открыл чемодан, достал оттуда пухлую рукопись и шагнул к двери.

В кабинете моложавый полковник водил указкой по карте-двухверстке с приколотыми к ней разноцветными флажками и монотонным голосом докладывал:

— ...в свете перечисленных рекогносцировочных соображений, при учете существенной равноудаленности и сейсмоглобального отстояния названных объектов, а также при учете вектора градиентной раскладки и масштабной параметризации всей системы...

За огромным столом в форме буквы «Т» дремали чины от подполковника и выше. Возглавлял сонное сборище самолично Корней Корнеевич Снегатырев. Красавица Лайма в самой короткой из своих юбочек разливала в стаканы минеральную воду.

При моем появлении дремлющий кабинет сразу встрепенулся, и только полковник у карты продолжал барабанить:

— ...и искусственного занижения экстра-подиума системы локализованных антисингулярных связей... — Наконец он тоже заметил меня, прервался на полуслове, нажал какую-то кнопку, и карту закрыл наехавший занавес.

Корней Корнеевич вперил в меня суровый взор. Я шмякнул на стол пачку исписанных листов и начал уверенно:

— Вот! Четыреста семьдесят пять страниц! Без нескольких глав половина первой книги. К сожалению, вынужден вас покинуть, пускай заканчивает кто-нибудь другой. Позвольте поблагодарить за оказанное гостеприимство и на сем откланяться...

В повисшей вслед за тем тишине отчетливо донесся шепот одного из генералов: «Племянник Погремухина...» Его сосед, тоже генерал, многозначительно кивнул.

Покуда Корней Корнеевич, хмурясь, взвешивал мои слова, я осматривал его кабинет. Тут со времени моего последнего посещения произошли кое-какие перемены. По обе стороны от маршала на двух тумбочках стояли гипсовые бюсты Вольтера и Джордано Бруно, на стене висела великолепная копия кого-то из импрессионистов, а угол кабинета занимал некий здоровенный, размером с небольшой гараж, загадочный агрегат, на который сидевшие за столом нет-нет да и поглядывали как-то опасливо.

— Значит, покидаешь? — после изрядно затянувшейся паузы хмуро спросил Снегатырев. — Стало быть, наши хлеб-соль не устраивают...

— Да нет... — стушевался я. — Все было прекрасно, большое спасибо... Просто... изменились планы...

— Планы... — обиженно сказал маршал. — Дела не кончив, посреди ночи, в пургу... Планы у него, громадьё!.. Может, хоть до утра повременишь?

Не ожидая, что смогу так легко, почти без борьбы, обрести свободу, я чуть замешкался. Да и вьюга за окном больно уж отчаянно лютовала.

— Ну, если только до утра... — сдался я наконец.

Гипсовой улыбкой иронически улыбался мне желчный француз, чуть презрительно взирал на меня с тумбочки стоический итальянец.

Снегатырев тем временем пошептал что-то на ухо Лайме, та кивнула ему и, сделав книксен, поспешно удалилась. Затем Корней Корнеевич снова перевел взгляд на меня.

— Вот и лады, — одобрил он мое решение и придвинул к себе рукопись: — Сколько, говоришь, осталось?

— Три небольших главки, — прикинул я, — страниц, наверно, пятнадцать.