– Хороший самогон? – с издевкой уточнил Калганов, поскрипывая пером по бумаге.

– Да, нормальный, – пробормотал Федор и добавил: – У другой моей соседки, Пивоваровой из третьей квартиры, сын спекулирует. Представляете, двенадцатилетний мальчишка, и туда же, чистит ботинки на проспекте. А ведь он – пионер.

– Факт вопиющий, – лениво поддакнул Калганов, – а посущественнее ничего?

– Посущественнее? – задумался Федор. – Вот недавно Степан Рылов, другой сосед. Он работает на механическом заводе. Предлагал мне купить талоны на обед, которые выдают рабочим. У них на заводе многие занимаются этим – продают карточки, талоны на обед.

– Под существенным я подразумевал антисоветскую агитацию, заговоры, вредительство, – пояснил Калганов.

– Я пока ничего такого не выявил, – виновато пробормотал Федор.

– Так выявляй!

– Да, конечно, – пообещал Федор.

– Все, до связи. – Калганов отключился.

Бледный Федор выдохнул, повесил на рычаг скользкую от пота трубку и вышел из кабинки на подгибающихся ногах, поминутно промокая лицо носовым платком.

В гулком холле к нему обратились с вопросом:

– Гражданин, а закурить не найдется?

Федор вздрогнул и посмотрел на сияющие хромовые сапоги, затем выше, на галифе, заправленные в сапоги, а потом уже и на самого говорившего. Это был высокий статный мужчина в форме красного командира – смуглый, чернявый, с пышными усами и бородой. На груди незнакомца блестели медали и ордена за различные заслуги.

«Наверное, постоялец из гостиницы», – подумал Федор, а вслух вежливо ответил:

– Извините, товарищ, я не курю.

– Жаль, тогда извините, – весело ответил командир и достал из внутреннего кармана портсигар. Открыл его, извлек папиросу, сунул в рот, с хитрым видом прикусил ее, прикурил от спички, неизвестно откуда появившейся в руках, и подмигнул кузнецу.

Федор в страхе попятился. Он не знал этого человека, но тот, судя по всему, знал что-то про него.

– До свидания, Федор, – оскалился незнакомец.

– До свидания, – послушно ответил Федор и бросился к выходу, не разбирая дороги. Он ничего не понимал, но был напуган до полусмерти.

Лапа остался удовлетворен проведенной проверкой. Его маскировка работала, по крайней мере, Федор его не опознал. Всего двадцать минут назад он заселился в гостиницу под личиной красного командира – героя Гражданской войны, приобрел по поддельным документам билет на вечерний поезд и думал отсидеться в номере. Форму, грим и остальное он достал из своего тайника на разрушенных конюшнях у сгоревшего купеческого дома. Нарядившись прямо там, вышел из развалин другим человеком. Его документы были сделаны столь искусно, что редкий специалист мог бы обнаружить в них подделку. Однако Лапа знал, что не стоит расслабляться. В милиции работали отнюдь не идиоты, да к тому же не одни они его искали. Еще бандиты и ОГПУ. Он бросил вызов всем, и теперь приходилось отвечать за базар, как говорится.

Понаблюдав, как улепетывает Федор, «медвежатник» взял у девушки в конторке ключи от номера и повернулся к лестнице. Взгляд упал на объявление, прикрепленное к стене. Лапа остановился, рассматривая свою собственную фотографию. За его голову объявили награду, не многие удостаивались подобной чести. В этот момент за спиной у него к конторке подошли двое в штатском и предъявили администратору удостоверения. Лапа слышал, как один из них потребовал список постояльцев. Вот это уже было нехорошо. Глубоко вздохнув, Лапа вразвалочку направился к выходу. Один из чекистов скользнул по нему взглядом и отвернулся. Им и в голову не приходило, что преступник сможет так изменить внешность.

Лапа вышел на крыльцо и едва не столкнулся с громилами Дрозда. Впереди с важным видом шел Портной, за ним Боцман, сменивший на этот раз тельняшку на черную рубашку, а бескозырку на кепку. С ними были еще трое урок. Все – известные «мокрушники». Одного с усиками звали Зубом, за отсутствие большинства передних зубов, второго небритого, – Гирой, третьего, тощего смуглого и молчаливого, – Глухим.

Взгляды бандитов прошлись по нему, но никто не узнал в красном командире «медвежатника». Боцман брезгливо сплюнул. Портной нахмурился и отступил в сторону. Остальные также пропустили Лапу. Он сбежал по ступенькам и махнул проезжавшему мимо таксомотору. Такси остановилось. Лапа сел и посмотрел на урок, вошедших в двери гостиницы.

– Куда? – поинтересовался седой печальный таксист в потертой форменной фуражке.

Лапа задумался. И впрямь, куда? Повсюду его искали. Вначале он подумал о Загорском, потом отбросил эту мысль, он и так слишком много раз там светился. На ум пришла Эльвира – певица из кабака. Она не раз оказывала ему знаки внимания, видно, была неравнодушна. Что, если к ней? Лапа знал адрес и знал, что живет она одна. Иногда ее навещал какой-то чин из обкома, который и снимал девице квартиру. Оставалось надеяться, что этот черт сегодня на службе, а не у нее в гостях.

– Эй, товарищ, я спрашиваю, куда вам надо? – настойчиво повторил водитель, повышая голос.

– Мне к Волгокрайсоюзу, – ответил Лапа, приняв окончательное решение.

– Это к Союзу кооператоров, что ли, рядом с кинотеатром Горького, на Пролетарской? – уточнил водитель.

– Да, к нему, – кивнул Лапа и поправил перекосившуюся медаль на груди.

Такси, рокоча двигателем, помчалось по проспекту. Водитель оказался не в меру общительным, надоедал вопросами, где пассажир служил, в каких боях участвовал, кого из героев Гражданской войны знает лично. Лапа сначала что-то врал, потом понял, что это рискованно, и придумал историю с тяжелой контузией, после которой ему окончательно и бесповоротно отшибло память.