Комбат не стал мешать Лизе.

— Что «только»? — спросил он Петрова.

— Нежности, товарищ майор, видите сами. Трудно ей будет послать этого Мига под танк…

— Еще бы… А тебе разве легко?

— И мне трудно, но уж девчонке…

Петрову вспомнилась вдруг декабрьская ночь под Пулковом. Траншея боевого охранения, а перед ней синеющее в холодном свете луны снежное поле, застывшая в лютом морозе нейтральная полоса. Петров стоит в траншее с несколькими бойцами, и все они напряженно вглядываются в нейтралку.

— Амур, Амур, — тихо зовет то один, то другой.

Там, впереди, собака, она лежит как раз посередине между нашей передней траншеей и немецкой. Прошлой ночью стрелковый батальон предпринимал разведку боем. Ему придали взвод истребителей с собаками — на случай танковой контратаки. Один из истребителей был убит на нейтральной полосе.

Под утро батальон, проведя разведку, отошел. Истребители вернулись вместе с ним. Бой утих. Санитары вытащили раненых, но, когда совсем рассвело, из траншеи заметили какое-то движение в середине нейтральной полосы. Возле трупа лежала собака. Она время от времени настораживала уши, поднимала голову, потом снова опускала ее к телу вожатого.

Собаку много раз пытались подозвать — окликали, свистели. Она только поднимала голову и опять укладывалась в снег.

Конечно, Амура видели и немцы, их снайперам ничего не стоило убить собаку, но они не стреляли. Может быть, собака их не интересовала, а может быть они ждали, что к ней попробует подобраться человек.

— Надо самим пристрелить ее, — сказал кто-то из пехотинцев, — все равно замерзнет или осколком ее…

На него зашумели.

А собака продолжала лежать почти неподвижно, лишь время от времени поднимая голову, и только по этому можно было судить, что она еще жива. Так прошел день. К ночи стало морознее. Холод сковывал тела бойцов, коченели руки и ноги.

— Амур, Амур…

Не выдержало солдатское сердце. Два бойца выбрались из траншеи и поползли по нейтральной полосе. Из траншеи видели, как подрагивают, качаются за их спинами винтовки, потом различить их стало трудно.

А бойцы все ползли: один — впереди, другой — на шаг за ним. Они добрались до собаки, и первый протянул к ней руку.

Амур глухо зарычал и щелкнул зубами. Уходить от тела своего вожатого он упорно не хотел.

— Пусти меня, — сказал шепотом второй боец. — Меня он знает, из нашего ведь отделения.

Вытащил из кармана длинный дрессировочный шнур — хорошо, что захватил с собой, — подполз к собаке поближе.

— Амур, Амур, — тихонько звал он.

Услышав знакомый голос, Амур стал рычать не так грозно.

Боец сделал петлю, накинул на шею собаке и пополз назад, таща Амура за собой. Тот упирался, но шнур сдавливал горло, да и после суток, проведенных на лютом морозе, без пищи, у собаки сил сопротивляться оставалось мало. Второй боец выносил тело убитого вожатого. Продвигались они очень медленно. Несколько раз бойцам приходилось отдыхать и сменять друг друга. Хорошо еще, что луна скрылась и ночь стала совсем темной. Немецкие наблюдатели не заметили их.

К траншее подползли, уже когда начало светать, с трудом перевалили через бруствер. Собака свалилась вслед за бойцами и не сразу встала на ноги. В землянке они давали ей хлеб — отламывали от блокадного пайка. Амур не ел, только полакал немного воды.

Он еще долго был сам не свой, ходил, опустив хвост, и смотрел на всех тоскующими, влажными глазами. Не мог забыть вожатого…

— Да, война… — проговорил комбат, словно угадывая мысли Петрова. — Всем трудно.

Он посмотрел на Лизу, продолжавшую заниматься со своим Мигом.

— А посылать эту собаку под танки не придется. Сейчас нам прежде всего нужны собаки-связные.

Рита Меньшагина пришла на КП стрелкового батальона с напарником. Они вели двух собак на коротких поводках. Собаки были очень разные: рыжая гончая Кайкер — порывистая, любопытная, всюду старавшаяся сунуть свой мокрый нос, и несколько медлительная важная красавица Ретчер — колли, шотландская овчарка, с длинной роскошной шерстью, желтой на спине и белой на груди.

— Смогут работать? — спросил командир стрелкового батальона, переводя взгляд с Риты на собак, жавшихся к ее ногам. — Участок тяжелый. Из передовой роты днем сюда не пройти. Случается, из трех связных один и то не всегда доберется. Немец выше нас устроился, все просматривает, проклятый. Он и собак заметит.

— У собаки ведь скорость какая, это учитывать надо, — ответила Рита. — Не беспокойтесь, работать будут. Собаки могут работать и не на такой дистанции.

Командир внимательно разглядывал Риту. Она определенно нравилась ему. И то, о чем она говорила, было очень важно. Потери связных донимали батальон. В роту, выдвинутую вперед, к Лигову, старались ходить по ночам, но ведь не всегда можно ждать до ночи — то приказ нужно срочно передать, то получить донесение. И люди гибли на этом проклятом куске болота, где трудно было зарыться в землю и каждый идущий оказывался у противника на виду.