Она быстро взглянула на мать.

Нет, мать ей не поддержка. Она миллион раз втолковывала дочери, что мужа надо вернуть любой ценой.

Но эта цена уж слишком высока…

Можно попробовать, конечно, но все это она уже пробовала, и ничего не получалось!.. Нет, можно попробовать…

Маринка всхлипнула, слезы наполнили глаза и покатились по щекам. Подводку она сделала многомесячную, ничего не потечет, зато от слез глаза станут еще больше.

– Лешенька, поедем домой, пожалуйста! Я без тебя не могу! Я больше не могу так жить…

И она подбежала к Плетневу, взяла его за руку и потянула на себя.

– Ну, прости, прости меня!.. Я не подумала просто!.. Я… все так получилось… Ты же знаешь… А мы с тобой замечательно жили, правда же? Ну, правда? Я не могу, не хочу без тебя!

Она все тянула его, он топтался, и она обняла его и припала к груди. Пахла она изумительно. Духи – или, как они с тещей выражались, «парфюм» – делали на заказ в Париже специально обученные парфюмеры, и это было очень ответственное дело.

– Алексей, не будь садистом, – негромко сказала теща. – Посмотри на нее, в каком она состоянии.

Маринка обнимала его, слезы все катились, и, прижимаясь щекой к его льняной рубахе, думала с содроганием, что ничего не получится. Придется ночевать здесь.

– Ле-еш! – закричали из-за забора. – Леша-а-а!

– А! – заорал Плетнев в ответ.

Маринка отшатнулась, и Оксана посмотрела на него с изумлением.

– К тебе, что ль, приехали? – кричала Валюшка.

– Да!

– Дак давайте все к нам! У нас мясо еще не ставлено! Витюшка только угли разводит!

– Господи боже мой… – пробормотала Оксана.

Плетнев оторвал от себя супругу, у которой моментально высохли глаза и рот приоткрылся от изумления, прошагал к перилам и высунулся. С той стороны забора возникла растрепанная голова.

– Говорю, к нам давайте! У тебя трескать-то нечего, я знаю! Или чего? На речку сначала?! Артемку если там встретишь, гони домой, слышь, Леш?

– Слышу, – сказал Алексей Александрович. – Спасибо, Валюш, мы не придем.

– Да чего там! Веди, веди гостей на речку, а потом к нам!

– Они уже уезжают, Валюш.

Маринка приободрилась. Может, и не придется ночевать, а?..

– Чего это уезжают?! – изумилась соседка.

– Слезай оттеда! – послышалось из-за забора. – Все указания дает, американский советник! Сказано тебе, не лезь!

– А я и не лезу, чего я лезу-то!.. – И Валюшкина голова скрылась.

Алексей Александрович улыбался.

Солнце садилось, березы качались вдалеке, ободранный и объеденный куст как будто приосанился, и понятно стало, что завтра будет длинный теплый июльский день – и река останется на месте, и соседи, и теплые доски пола, и привычные дела, которые так важны для него.

То, что происходит сейчас на террасе, – нет, не важно.

Не слишком приятно, конечно, но – не важно.

Хромированный и никелированный насос постепенно стал разваливаться на составные части, и под ним обнаружилось сердце, совершенно нормальное, человеческое, то самое, что колотилось так сильно и больно, когда Плетнев обнимал первобытную женщину, принадлежащую только ему.

Только ему одному.

– Дикость какая, – неуверенно произнесла Оксана и пожала плечами. Полыхнули бриллиантовые реки. – Ты разговариваешь… с этими?.. С аборигенами? – Она подбородком показала в сторону забора. – Ты здесь совсем одичал, Алексей. Пора возвращаться в город.

И в этот момент Алексей Александрович, специалист по всякого рода переговорам, почувствовал – сейчас, в эту самую секунду, его теща наконец поняла, что ничего у нее не выйдет.

Он не вернется в город. И вообще не вернется.

Он подошел к перилам, подтянулся, уселся и поерзал из стороны в сторону, устраиваясь.

– Алексей, – собравшись с силами, заговорила Оксана. Все же она была закаленной, недаром столько лет моталась с мужем по гарнизонам. – Ты ведешь себя совершенно неправильно и знаешь, что неправильно! Вам нельзя разводиться!

– Почему?

– Как… почему? А твоя репутация?

– Она переживет.

– А Маринка?!

– Она тоже переживет. Марин, ты переживешь?..

Маринка озадаченно кивнула, и мать прикрикнула на нее:

– Что ты киваешь?! Ну, что ты киваешь?! Алексей, послушай меня!.. Будь мужчиной!..

Но Плетнев не слушал. Он ведь и в самом деле мужчина, без всяких тещиных призывов. Он не может без конца слушать одно и то же!.. Калитка проскрипела, вот это он услышал. И шаги по дорожке, и голоса!..