В сгущающихся сумерках они молча ехали в Колтон-Хаус, Кейт то погружалась в дремоту, то снова просыпалась. Температура снаружи падала, и хотя миссис Смит снабдила их несколькими одеялами, они плотно жались друг к другу, стараясь сохранить тепло.

Кейт очень радовалась, что ей не пришлось ехать снаружи на скамье для слуг, как бывало в Дебюсси-Мэноре, до того лорд Дебюсси распродал свои кареты. Она бы превратилась в сосульку. Кучер и те, кто ехал снаружи, наверняка уже закоченели.

Дорога сделала крутой поворот, и Гаррет нежно потряс Бекки за плечо:

— Ребекка, мы почти дома.

Она открыла глаза, и Кейт разглядела в темноте кареты, как Бекки пытается сесть. Когда одеяло задело пострадавшую руку, Бекки вздрогнула. Миссис Смит ловко устроила ее руку на перевязи, пояснив, что она вырастила четверых сыновей и насмотрелась за свою жизнь на всяческие переломы, но Бекки, казалось, мучилась все такой же сильной болью, а локоть ее распух до размеров дыни.

Экипаж остановился, и Кейт выглянула в окно. С ее стороны виднелся огромный, аккуратно подстриженный газон, окаймленный вдали рядом деревьев, и часть фасада и широкая лестница, ярко освещенная высокими фонарями.

— Я не был дома… — Голос Гаррета оборвался.

— Восемь лет, — закончила за него Ребекка. — Здесь почти ничего не изменилось.

Гаррет кивнул, а потом кто-то снаружи открыл дверь.

Лакей в ливрее, очень аккуратного вида, помог Кейт выйти из кареты. Кейт в благоговении уставилась на дом — огромное, современное, красивое здание. Дебюсси-Мэнор некогда тоже был красив, но этот дом казался ей поистине прекрасным. Настоящий дворец, достойный герцога.

К самой большой двери, которую Кейт видела в жизни, вела широкая лестница, обрамленная высокими ионическими колоннами. Перед дверью собралась небольшая толпа. Кейт разглядела других слуг в ливреях и служанок в опрятных чепцах. Одна женщина стояла поодаль — преклонных лет, пышных форм, одетая в богатый плащ с капюшоном, отороченный мехом. Она смотрела на карету, прищурив глаза, похожие на глаза Гаррета.

За спиной Кейт Бекки прошептала:

— Тетя Бертрис… Ты знал, что она здесь, Гаррет?

— Нет, не знал, — тихо ответил Гаррет.

Это блистательное, вселяющее благоговейный ужас место нисколько не походило на уютный дом, к которому привыкла Кейт. Внутренний голос кричал: «Мне здесь не место! Я хочу домой!» Но Кейт расправила плечи и подняла голову, ожидая остальных и сдерживая дрожь волнения в руках и ногах. Она не вправе поставить Бекки и Гаррета в неловкое положение после всего, что они для нее сделали. Реджи взял ее за руку, Гаррет встал рядом с Реджи, а Бекки — с другой стороны от Кейт. Она взяла Кейт за руку здоровой рукой и прошептала:

— Не волнуйся, Кейт. Тетя Бертрис сурова и достаточно прямолинейна, но под твердым панцирем она мягкая, как воск.

Вчетвером они поднимались по ступеням. Внезапно Кейт наполнило ощущение собственной силы. Сейчас, когда рядом с ней были Реджи, Бекки и Гаррет, она чувствовала себя непобедимой.

Все дело в близости Гаррета. Он будто склеивал в единое целое чувство самоуважения Кейт, прежде разбитое в дребезги.

Бекки крепче сжала ее руку, когда они преодолевали последние ступени, и Кейт покосилась на нее. Бекки тщательно изобразила невозмутимое выражение лица, глядя в глаза тете Бертрис.

Та смерила Кейт и Реджи проницательным взглядом и обратилась к Бекки:

— Ребекка! — Тетя Бертрис простерла к ней руки, но увидев, что у Бекки рука на перевязи, передумала с объятиями и рукопожатиями. — Слава Богу, ты вернулась домой!

Бекки разрыдалась.

Гаррет сидел в гостиной рядом с Ребеккой и смотрел на блестящую круглую лысину доктора Барнарда, который осматривал руку Ребекки. Доктор срезал рукав Бекки, и поруганный голубой шелк свисал с ее плеча. Доктор Барнард посмотрел ей в глаза. Его кустистые брови сошлись на переносице, крючковатый нос покрылся морщинками.

— Как вы оцениваете боль, миледи?

— Это худшее, что я испытывала в жизни, — бесцветным тоном сообщила Ребекка.

— Понимаю — Доктор Барнард повернулся к Гаррету. В уголках его рта залегли глубокие морщины. — Ваша светлость, перелом очень серьезный. Нужно поставить кость на место, дождаться, пока спадет отек, и только потом накладывать шину. Руку нельзя будет трогать несколько недель. И я сомневаюсь, что даже после этого полный объем движений восстановится. Более того, — он перевел взгляд с Гаррета на Ребекку и обратно, — рука будет выглядеть изуродованной.

Эту новость Ребекка восприняла стоически. Тетя Бертрис громко вздохнула за спиной у Гаррета. Кейт, которая, уложив Реджинальда спать в кремовой комнате, присоединилась к ним, теперь сидела и заламывала руки.

«По крайней мере, мы все живы». Эту мантру Гаррет неоднократно повторял на протяжении многих лет. В первый раз — когда отец высек его маленького за то, что он расшибся и испачкал одежду кровью. Гаррет упал и, ударившись головой о камень, потерял сознание. Открыв глаза, он увидел, что над ним рыдает шестилетний Тристан, который решил, что кузен разбился насмерть. Позже, с каждым ударом розги, которым «награждал» его отец, он повторял про себя: «По крайней мере, я жив».