У меня промелькнуло опасение, не задумал ли он какой-нибудь фортель. Помня, каким спокойным он был перед нападением на меня в моем же кабинете, я встал так, чтобы сразу перехватить его, если он только попытается броситься на миссис Гаркер.

Она вошла в комнату с непринужденностью, обычно вызывающей доверие у всех сумасшедших: непринужденность — это как раз то качество, которое они очень ценят. Подойдя к нему, она с милой улыбкой приветствовала его:

— Добрый вечер, мистер Ренфилд! Как видите, я вас знаю по рассказам доктора Сьюворда.

Он ответил не сразу, внимательно и хмуро разглядывая ее. Потом на его лице возникло удивление, перешедшее в сомнение; затем, к моему изумлению, он воскликнул:

— Ведь вы не та девушка, на которой доктор хотел жениться? Впрочем, вы и не можете быть ею, ведь она умерла.

— О нет, — ответила гостья с милой улыбкой, — у меня есть муж, за которого я вышла замуж еще до знакомства с доктором Сьювордом. Я — миссис Гаркер.

— Тогда что вы здесь делаете?

— Мы с мужем гостим у доктора Сьюворда.

— Лучше уезжайте.

— Почему же?

Я подумал, что разговор в таком духе столь же малоприятен миссис Гаркер, как и мне, и попытался переменить тему:

— Откуда вы знаете, что я собирался жениться?

Ренфилд молча перевел взгляд с миссис Гаркер на меня, потом снова уставился на нее, презрительно заметив:

— Ослиный вопрос!

— Не могу согласиться с вами, мистер Ренфилд, — вступилась за меня миссис Гаркер.

Насколько презрителен он был со мной, настолько любезен и уважителен — с нею.

— Вы, конечно, понимаете, миссис Гаркер, что когда человека так любят и уважают, как нашего доктора, то все, имеющее к нему отношение, интересует нашу маленькую общину. Доктора Сьюворда любят не только домочадцы и друзья, но даже его пациенты, хотя у некоторых из них нарушено душевное равновесие и они склонны путать причины и следствия. Будучи и сам постояльцем сей скорбной обители, я не мог не заметить, что ущербность мышления многих больных сводится к non causa и ignoratio elenchi. [108]

Я просто открыл рот, услышав эту тираду. Мой любимый сумасшедший рассуждал на философские темы, демонстрируя манеры изысканного джентльмена. Интересно, не приход ли миссис Гаркер затронул какую-то струну в его памяти. Независимо от того, была ли эта новая фаза самопроизвольной или же бессознательно инспирированной нашей милой гостьей, у этой женщины, несомненно, особая сила или дар.

Мы продолжали разговор. Увидев, что Ренфилд вполне разумен, миссис Гаркер решилась, вопросительно взглянув на меня, навести его на любимую тему. И вновь я был поражен, услышав, как он беспристрастно, абсолютно здраво рассуждает и даже приводит себя в качестве примера.

— Ведь я и сам человек со странными представлениями. Ничего удивительного, что мои друзья встревожились и поместили меня сюда. Я вообразил, что жизнь — это некая ощутимая и вечная субстанция и что, поглощая множество живых существ, пусть даже находящихся на самом низком уровне развития, можно бесконечно продлевать свою жизнь. Временами я так сильно в это верил, что посягал и на человеческую жизнь. Доктор подтвердит, что однажды я пытался убить его, чтобы укрепить свои жизненные силы за счет его крови, основываясь на Священном Писании, в котором сказано: «Ибо кровь — это жизнь». Хотя продажа некоего патентованного средства{37} опошлила эту общеизвестную истину.

Изумленный, я кивнул в знак согласия, не зная, что и думать: невозможно было представить себе, что пять минут назад этот человек на моих глазах с аппетитом поедал пауков и мух. Взглянул на часы — пора было ехать на вокзал встречать Ван Хелсинга. Я сказал миссис Гаркер, что нам нужно идти. Она любезно попрощалась с Ренфилдом:

— До свидания, надеюсь еще увидеть вас, но в более благоприятных обстоятельствах.

На это, к моему великому удивлению, он ответил:

— Прощайте, дорогая. Молю Бога, чтобы я больше никогда не увидел ваше милое лицо. Да хранит вас Господь!

Я поехал на вокзал, а все остались дома. Бедный Арт немного повеселел, пожалуй, впервые со времени болезни Люси. И у Квинси прибавилось жизнерадостности — он стал похож наконец на самого себя.

Ван Хелсинг выпрыгнул из вагона с мальчишеской проворностью и бросился ко мне:

— А, друг Джон, ну как дела? Хороши? Так! А я был очень занят — устраивал все таким образом, чтобы быть здесь, сколько потребуется. Мне надо о многом рассказать вам. Мадам Мина у тебя? Да? А ее чудный муж? А Артур и мой друг Квинси, они тоже у тебя? Прекрасно!