Дверь за отцом закрылась. Но голоса были слышны.

— Где ты была? — с ходу закричал папа.

— Задержали на работе.

— В стахановцы записалась? Или ты трудишься на другом фронте?

Эля побрела к окну. Было скучно. И от этих криков, которые случались все чаще и чаще, и от того, что нет Алки. А впереди была еще целая неделя. Бесконечная неделя вот такого стояния около окна.

Эти четверо сейчас где-то сидят, смеются, ее обсуждают. Показалось, что там, у них, гораздо интересней, чем здесь у нее. Словно вся жизнь переместилась туда. И так захотелось пойти в парк, побыть рядом, послушать. Улыбнуться чужой радости.

На следующий день Алкин телефон был выключен. Шел дождь. Родители ругались. Эля рисовала лошадей. После десятого рисунка отправилась на улицу. Постояла на бульваре, пять раз перешла улицу на зеленый свет. Заглянула в парк, добрела до развлекательного центра.

Их нигде не было. Под козырьком в подъезде Алкиного дома она оказалась в компании со старушкой и ее вздорной брехливой собакой.

Мимо бодро протопала Минаева.

— Машка!

— О! Здорово! — четко, по-военному, отозвалась отличница. — Ты чего здесь?

— Дронову ищу.

Машка стрельнула в ее сторону быстрым понимающим взглядом.

— Они у Доспеховой наверняка сидят. Месяц уже вместе по городу болтаются.

Сообщение было неожиданным, поэтому не сразу пришло понимание, о чем говорит Машка.

Спросила отстраненно:

— А ты чего в городе?

— К школе готовлюсь.

Минаева встряхнула зонт и шагнула под дождь.

Месяц болтались… А! Ну, теперь все понятно! Что делать тридцать дней в городе? Скукота. Вот они и сошлись. Но скоро сентябрь… Все изменится.

Утро первого школьного дня, как всегда, выдалось холодным и пасмурным. Норовил пролиться дождь. Про цветы Эля вспомнила за завтраком. Обычно их покупала мама. Но сейчас ее опять не было. Отец хмуро пил кофе на кухне, с настойчивостью робота смотрел телевизор. На экране, как всегда, что-то взрывалось.

— Цветы! — простонала Эля, глядя на пустую вазу.

— Да брось ты эту глупость.

Папа раздраженно отодвинул табуретку. Встал. Движения какие-то неуверенные. Что произошло?

— Все будут с цветами! — напомнила Эля.

Отец молча выложил на стол тысячную купюру и ушел. Последнее время он стал мало говорить. С матерью весь словарный запас растрачивает?

Очередь в киоск была длинная. Цветы дорогие. Удалось взять только мертвенно-белые хризантемы. Цветок смерти! Как неприятно!

— Алка! Алка! — кричала Эля, издалека завидев Дронову.

Алка обернулась, дернула уголком рта.

— Чего ты орешь, как на вокзале? — отозвалась грубо.

— Я соскучилась, а ты все время убегаешь.

— Тут я, тут.

В руках у Алки шикарный букет роз. Рядом с ним Элины хризантемы смотрелись бедными родственниками.

Алка глядела в сторону, всем своим видом показывая — она не здесь, она не с ней. Надо было о чем-то начать говорить. Вопрос родился сам собой.

— А ты чего, с Максимихиным встречаешься?

Дронова обожгла ледяным взглядом. Так иногда смотрит Ничка, словно роняет на тебя свое царское внимание.

— Он же урод! — заторопилась Эля.

— Не говори глупости, — дернула плечом Алка и пошла вокруг площадки, где уже собирались школьники.

— Ты сама говорила, что он убогий! Что его головой можно гвозди забивать!

— Это ты говорила, — резко остановилась Алка, так что Эля налетела на нее, как Пятачок на Вини-Пуха. — А я всю эту чушь слушала.

— Он специально все это устроил, чтобы нас разлучить!

— Было бы что…

— Это он мстит так!

— Что ты вечно каких-то врагов ищешь? Кому ты нужна?

У Алки тяжелый неприятный взгляд!

Надо было уходить. Все ясно. Был у нее друг, и нет у нее друга. Но она шла и шла за Дроновой, надеясь понять, что произошло. Надеясь все вернуть.

— Что же в нем хорошего?

— Он не такой занудный, как ты!

И снова Эля видела спину. Алка была в зеленой курточке с поясом и в черной юбке. Туфли с ремешком. Один каблук испачкан в земле. Эля глянула на свои кеды, на свой букет. Нет, здесь было что-то еще. Как будто Алка раньше не увлекалась парнями.

Эля бы и дальше шла за подругой, но из-за толпы цаплей выступила Доспехова в сопровождении свиты — Лешки и Максимихина. Сашка зачесал свой чуб наверх и улыбался, демонстрируя математически не доказанную кривизну своих зубов. Алка направлялась к ним. А Эля пятилась.