Джек рычит сильнее, натягивает поводок, взвивается на дыбы. Пустить или не пустить? Опасно и то и другое.

— Эй, кто там? — закричал я. — Выходи, — и перебросил автомат со спины на грудь и клацнул затвором.

Из кустов сейчас же откликнулись.

— Не стреляй, пан жолнеж, если не хочешь убить молодую матку.

Голос молодой, веселый. Нет в нем никакого страха. Нарушители не так разговаривают с пограничниками. Местная жительница? Проверим!

— Выходи сюда! — приказал я.

Какое-то время в кустах было тихо. Потом стал слышен шорох, ветви раздвинулись, и на песчаную поляну вышла пригожая, лет двадцати молодуха. Босоногая. Среднего роста. Черные густые волосы заплетены в две толстых тугих косы. Белая блузка. Темный деревенский жакет. Черная домотканая юбка. На спине плахта с каким-то мягким барахлишком. В руке алюминиевый бидончик с молоком или ягодами.

Васена, наверное, из деревни Житницы. Или Лизавета.

— Кто такая? Откуда? Что здесь делаете?

— На какой вопрос раньше отвечать? — улыбается молодуха.

Говорит она по-украински, но с сильным польским акцентом. Но это еще ничего не значит. Многие местные жители так разговаривают. Среди них немало поляков.

— Документы есть?

— Какие у меня документы, пан пограничник? Я здешняя, из деревни Буска. Иду к маме в Кухарское лесничество.

— В Кухарское? А сюда вы как попали?

— Ногами, пан пограничник. Шла, шла и попала.

— А вы знаете, где находитесь?

— Нет, пан пограничник, не знаю.

— В двадцати километрах от Кухарского лесничества. На запад.

— Вон куда меня, бедолагу, занесло. Я так и думала, шо заблудилась. Гроза виновата. Я ще вчера вечером вышла из хаты. Дытыну положила в колыску, убаюкала, сказала свекру, щоб приглядывал — и помчалась. Думала, за ночь туда-сюда обернусь. Но по дороге попала под грозу. Ну и напугалась же. И намокла, як курица. Ой, пан солдат, не приближайтесь! — закричала женщина. Но сейчас же засмеялась и добавила: — Не вас я боюсь, а собаки. Солдаты не кусаются.

И умолкла. Смотрит на меня больше чем приветливо и ждет, что я скажу, что сделаю.

А я молчал и улыбался по привычке. Женщина приняла мою улыбку на свой счет, как ответ на ее зазывной смех и шутку. Ничего, пусть себе заблуждается.

— Пан, будь ласка, укажите дорогу в лесничество. Может, и вам туда надо, а? Вдвоем веселее будет шагать.

— Как тебя зовут, красавица? — спросил я. — Не Марыся случаем?

— Правильно, Марыся, — обрадовалась женщина. — Вот это да, вот это диво! А как же ты узнал, солдатик?

— Очень просто. На твоем лице вот этакими литерами написано, что ты Марыся.

— Нет, правда, скажи — как узнал?

— Твои земляки сообщили.

— Какие?

— Те самые… Твоя мать в Кухарском лесничестве живет?

— В Кухарском.

— А соседи у тебя Галя Гарусная и Таня Вербная?

— Верно, они самые.

— Вот от них я и узнал. Значит, Марыся?

— Угу. А тебя, пан солдат, как звать? Иван, наверное? Все вы, русские, Иваны.

Я немного помолчал и, оглянув женщину от босых ног до бровей, строго сказал:

— Ну, вот что, Марыся, или как там тебя. Хватит сказки рассказывать. Пошли на заставу.

— Пан солдат, не пойду я на заставу. Я домой пойду. В лесничество.

— Я вас задерживаю, гражданка. Временно. До выяснения личности.

Красивое, измученное бессонной ночью лицо женщины исказилось страданием. Темные большие глаза наполнились слезами.

— Отпусти ты меня, Иван, ради христа.

— Повторяю: задерживаю до выяснения личности.

— А чего тут выяснять? Вся я тут. Смотрите, пан пограничник, выясняйте.

— Что у вас на спине? Покажите!

Она сейчас же сбросила небольшой плоский узел на землю, развернула. Показала грязные туфли, праздничное платье, платок, краюху хлеба домашней выпечки, кусок сала.

Посмотрел я бидон. Он был полон кислого молока.

— У мамы нету коровы, — пояснила молодуха. — Я каждый раз, когда иду к ней в гости, ряженки прихватываю.

Я оставил Джека охранять женщину, а сам пошел в кусты терновника, чтобы посмотреть, не спрятано ли там что-нибудь. Ничего не нашел. Вернулся. Женщина смотрела на меня умоляющими глазами.