Наступает наш очередной перекур, и я говорю Смолину:

— Ну, и что же вам ответил ваш друг?

— Точно не помню, давно это было. Большое письмо прислал. Известное дело, успокаивал. Звал к себе погостить. Ну, дали мне отпуск, и я поехал.

— Ну, а теперь как вы думаете обо всем этом? Не кажется ли вам, что Бурдин тогда не мог поступить иначе?.. Он изменил бы и себе, и вам, своему учителю, если бы не бросился на парашютиста.

Смолим покраснел, пожал плечами и ничего не сказал. Понятно! Не будем бередить старые раны. Переключимся на более безопасную тему. Я сказал:

— Многие молодые пограничники, особенно следопыты, изучают вашу боевую биографию. Хотят стать такими, как вы, берут с вас пример. Встречал я на западной границе ваших воспитанников, учеников. Ну, а вы, Александр Николаевич, кому подражали, у кого учились, чьим воспитанником себя считаете?

Смолин оживился:

— Немало было воспитателей, учителей, друзей у меня. О них я говорил вам. Но есть и еще один, самый главный, самый дорогой.

— Кто это?

— Один из самых первых пограничников. Генерал Гребенник Кузьма Евдокимович.

— Начальник войск округа?

— Ну! С ним свела меня судьба в самую золотую мою пору. Он повлиял на мою пограничную жизнь.

— Интересно, Расскажите.

— В двух словах не расскажешь.

— Я выслушаю и тысячу. Давайте!

— Без Гребенника вам никак не обойтись. Следопыт Смолин — это самый махонький участок границы. Гребенник — это вся граница.

— Объясните мне, пожалуйста, дорогой Саша, как следопыт может подражать в своей работе начальнику войск, генералу?

— Не всю же жизнь он был генералом. В молодости охранял границу рядовым бойцом. Вот тому рядовому я и подражал. Между прочим, в генерале Гребеннике и сегодня живет солдат в буденовке. Вам надо встретиться с ним.

— Я встречался. Давным-давно. И даже очерк о нем напечатал лет двадцать назад. Кузьма Евдокимович немало хорошего говорил о вас, вспоминал совместную службу, рассказывал, как однажды ночью на заставе беседовал с вами и вашими товарищами.

— Ну, вот вам и все карты в руки. Козыряйте!

Пожалуй, Смолин прав.

Туманным осенним днем из управления пограничных войск округа вышел высокий плотный человек в генеральской шинели. Легким стремительным шагом он пересек многолюдный тротуар, подошел к машине.

Адъютант открыл переднюю дверцу машины, пропустил генерала и ловко вскочил на заднее сиденье.

Шофер Чумак, сверхсрочник, бывалый старшина, медлительно, осторожно повернул голову вправо и молча, одними глазами, умеющими все видеть и запоминать, спросил; «Куда прикажете, товарищ генерал?»

— На границу!

И эти слова и особенно тон, каким они были произнесены, ясно сказали шоферу и адъютанту, что генерал находится в боевом настроении.

Кузьма Евдокимович Гребенник понимал все огромное значение штабной работы, умел в течение многих часов сидеть за бумагами, кропотливо изучая тот или иной вопрос. Но любви ко всему этому, однако, не испытывал. В пограничной службе он любил всей душой только живое общение с чудесным пограничным народом, живущим на заставе, в комендатуре, отряде. Оттого-то он значительную часть своего рабочего времени и проводил непосредственно на границе.

Машина, часто сигналя, медленно, осторожно пошла по городу. Густой тяжелый туман наполнял улицы. В седом мраке тревожно звенели трамваи, перекликались автомобили. Моросил мельчайший осенний дождь. Остро тянуло промозглой сыростью.

— Ну и погодка!.. Стоп, товарищ старшина!

Чумак остановил машину. Генерал соскочил на тротуар, скрылся за зеркальной дверью большого продовольственного магазина. Вернулся он через несколько минут с коробкой конфет.

«Зачем конфеты? — с удивлением подумал адъютант. — Для кого? Вроде не в гости едем?»

— Поехали!

Чумак вывел машину на западную окраину города. От неба и почти до самой земли опускался над полями непроглядный белесый пласт. Но Чумак прибавил скорость и смело врезался в толщу тумана. Под колесами весело зашумела автострада. Здесь, на одной из дорог, ведущих к границе, Чумак чувствовал себя привольно: он знает каждый поворот шоссе, мостик, переезд, спуск и подъем.

Гребенник откинулся на спинку сиденья и повернул голову к адъютанту. Старший лейтенант достал из полевой сумки письмо.

— От Марты.

— Ага, хорошо! Посмотрим, что новенького она сообщит нам.

Марта Ивановна Хомик, молодая колхозница, член правления колхоза, звеньевая, подробно рассказывала о трудовых успехах своих земляков: о том, что собран хороший урожай, о том, что ее родной колхоз имени Чапаева стал передовым в районе. Заканчивая письмо, Марта Ивановна просила депутата приехать к чапаевцам в воскресенье, побывать на ее, Мартиной свадьбе.

— Жди, Марта Ивановна, не заждешься, — проговорил генерал с улыбкой.