Эти мысли вселяли в меня надежду, а надежда помогала учиться. Каждый вечер я раскладывала на кухонном столе школьные учебники и пыталась нагнать одноклассников. Отец лишь недовольно хмыкал, глядя на меня, но уроки раздражали его куда меньше, чем еженедельная уборка.

Я-то надеялась, что родителей обрадует моя помощь по хозяйству, но вышло совсем наоборот. Они оскорбились, словно каждый раз, когда я бралась за щетку или швабру, я осуждала их образ жизни.

— Думаешь, лучше нас стала, — презрительно фыркал отец, когда я гладила школьную форму. — Посмотрите на нее, мисс Чистюля!

Я старалась не обращать внимания на его слова, но это не мешало предательским мыслям закрадываться в голову.

«Хотите жить как свиньи — живите, но меня не заставляйте!» — каждый раз порывалась сказать я, и каждый раз меня останавливал голос разума. Но очевидно, мои мысли легко читались на моем лице, поскольку на меня продолжали сыпаться насмешки и язвительные комментарии.

— Посмотрим, решишься ли ты почистить наш сортир! — издевался отец. И однажды, зайдя в туалет, обнаружил, что я не только вымыла его, но и продезинфицировала.

— Как бы ты теперь за нас не принялась! — не унимался он.

— Не обращай на него внимания, Марианна, — устало вздыхала мама, после того как отец в очередной раз принимался кричать. Но сама она не считала нужным сказать мне спасибо за уборку.

Вскоре отец показал, какого он мнения обо всех моих стараниях. Однажды в субботу я, как обычно, мыла пол, стоя на четвереньках. Он вернулся с работы раньше, чем ожидалось, и сразу отправился на задний двор. Через комнату. В грязных ботинках.

Тут мое терпение лопнуло. Я больше не могла молчать. Я встала и сердито посмотрела на отца:

— Папа, пожалуйста, я целый час мыла пол! Разве нельзя было снять ботинки?

Глаза его налились яростью, и я тут же вспомнила, насколько вспыльчивый он человек.

— Ты кем себя возомнила, а? Еще приказывать мне будешь?

Отец замахнулся, я испуганно отпрянула, но отскочить не успела. Сильный удар в плечо отправил меня на мокрый пол.

С усмешкой глядя, как я пытаюсь встать, отец перевернул ведро с грязной водой.

— Можешь снова помыть пол, — рявкнул он. — Вижу, тебе очень нравится этим заниматься!

В тот момент я ненавидела его. Всхлипывая от боли и обиды, я схватила тряпку, чтобы собрать воду. Покончив с полом, я ушла в свою комнату. «Пусть дети сами о себе позаботятся, не маленькие уже», — подумала я, падая на кровать. Я спешила укрыться в мечтах о том, как окончу школу и смогу навсегда уехать из этого дома, — только тогда прекратятся издевательства и насмешки. Семье с каждым днем я принадлежала все меньше и меньше. Я хотела уехать туда, где никто не знает обо мне, о моих родителях и моем ребенке.

Я сидела за столом и перебирала старые фотографии; воспоминания о тех днях вызвали острое желание позвонить маме. В сущности, я хотела задать ей те же вопросы, что и моя дочь — мне.

Ты когда-нибудь любила меня, мама? Ты мечтала обо мне, когда носила меня в своем животе? Или я была лишь причиной твоего брака?

Но больше всего мне хотелось получить ответ на вопрос: даже если ты ничего не почувствовала, впервые взяв меня на руки, может, ты полюбила меня потом? Я же знаю, что ты любила моих братьев и сестру. А меня, меня ты когда-нибудь любила?

Мне ни разу до сих пор не хватало смелости задать тебе все эти вопросы. Они много лет мучили меня, не давали покоя. Но я опоздала. Вот уже несколько лет мама не помнила ничего о моем детстве. Когда я навещала ее в прошлый раз, она сидела, сгорбившись, и смотрела в никуда, погруженная в свой собственный мир. Мама даже не узнала меня. Слабоумие милосердно забрало ее воспоминания о жизни, не изобиловавшей счастливыми моментами. Хотя и не все: своего мужа мама по-прежнему помнила.

— Ох, он был на редкость привлекательным мужчиной, — вздыхала она, когда в тумане, окутавшем ее разум, возникало лицо отца. — На редкость привлекательным.

И то, как мама при этом улыбалась, объясняло, почему она терпела все годы. А я улыбалась ей в ответ, поправляла плед, укрывавший ее разбитые ревматизмом колени, гладила по трясущемуся плечу, расчесывала поредевшие волосы, целовала в щеку — то есть всеми силами старалась показать, что во мне еще живет детская любовь к ней.

Когда я выросла и вышла замуж, я сумела простить маму за то, что она мало заботилась обо мне. С годами приходит понимание — я сохранила воспоминания о несчастной, никому не нужной девочке, но при этом осознала, что матери тоже приходилось несладко.