— Я поняла.

— Ничего ты пока не поняла! Сейчас я начну вот эти булочки на ломтики нарезать. Тогда поймешь!

— Не надо! Я готова сказать все. Но я действительно не знаю про прибор.

Максим Вдовин хорошо знал, что допрос никогда нельзя проводить в одной тональности. Даже если ты беседуешь один, то надо самому играть в «злого и доброго следователя».

— Ну, ладно, Маринка! Заклинило меня на этом приборе. Ты лучше скажи, где Марков хранит самые ценные свои вещи?

— В подвале. Он мне вчера сказал, что там самое ценное в доме…

Они вместе бросились вниз по лестнице.

Первые пять минут в подвале стояла тишина. Потом через открытую дверь снизу послышались отголоски спора: «Все, Юра! Хватит! Тебе еще машину вести… Так мы все профукаем! Ладно, давай по последнему стаканчику».

К продолжению допроса они приступили с веселыми блестящими глазами.

— Ты нас обманула, Маринка! Там внизу только бочки. В них нельзя прятать прибор. Он там заржавеет.

— Но вино там хорошее?

— Вино хорошее! Но мы, Марина, не за ним пришли. Сейчас будем тебя пытать! Мы будем делать тебе больно. И за нами это не заржавеет…

— Я не знаю, где прибор! Его точно нет в этом доме.

— А в каком доме он есть? Он в каком-то другом доме? Где адрес? Он в твоей сумочке?

Марина не ответила на вопрос, но Вдовин понял, что она не умеет обманывать. Это редкое качество для сорокалетних женщин. Макс даже проникся к ней симпатией и забыл про синяк под глазом.

А Юра Вдовин почему-то решил, что стоит позвонить гиду Любаше. Туристы еще не уехали, но автобус может отчалить от гостиницы с минуты на минуту.

— Мадам Люба, мы вас приветствуем. А почему вы так грубо? Мы же друзья. Сколько их было? Они давно уехали?

Ткач вскочил с дивана, в панике подбежал к Максиму и почти закричал.

— Пора сматываться, Вдовин! Я Любке звонил. Двадцать минут назад эта дура протрепалась о нас сыщикам. Сюда едут пять человек. Если мы попадемся, то это конец.

Максим посмотрел на часы, прокачал ситуацию и решительно встал.

— Не будь трусом, Юра! Они будут здесь через полчаса. А мне надо всего пять минут.

Он развернул кресло с Мариной лицом к свету, взял стул и сел напротив, глаза в глаза, и заговорил тихим, ласковым, необыкновенно вкрадчивым голосом:

— Мы ошиблись, Марина. Посмотри мне в глаза. Мы зря обидели тебя. Прибора здесь нет. Так?

— Так.

— Его нет на втором этаже? Нет в гараже? Нет на чердаке? Нет кухне? Так?

— Так.

— Но он в другой квартире? А адрес в твоей сумочке? Так?

— Я не знаю…

Максим метнулся к комоду, схватил сумку и вытряхнул все содержимое прямо на полированную поверхность стола.

Потом он начал решительно отшвыривать на пол косметику, заколки, лекарства — все, на чем нельзя было записать адрес.

Осталось не так много: записная книжка и несколько сложенных вчетверо листов бумаги…

Максим развернул один. Это было пролежавшее шесть лет в ячейке банка письмо Маркова и его расшифровка с адресом мадам Бежар.

Максим бережно сложил эти листы, спрятал их в нагрудный карман куртки и посмотрел на Ткача.

— Юра, я сейчас открою дверь, а ты, уходя, брызни на нее из баллончика. Выруби ее до вечера! Но не переусердствуй. Пусть живет.

— Я не душегуб!

— Даже жалко девушку. Для своих сорока лет она еще очень миленькая. Даже соблазнительная…

— Так в чем дело, Макс? Она вся в твоей власти. А ты ее даже пальцем не тронул.

— Я Юра не могу иначе. Я из дворян. У меня сработало врожденное благородство!

Когда Марина очнулась в очередной раз, она увидела над собой ту же медсестру и того же врача, которые были там, на площадке у Версальского дворца.

А рядом стояли все остальные. И Варвара, и Олег, и ее Валя Марков.

Марине показалось, что она прошептала: «Догоняйте их…»

Но никто не прореагировал. Ее губы даже не шевелились.

И только глоток коньяка полностью привел ее в себя. Она села и начала говорить членораздельно.