— Что же ты? — вскричал Брут. — Не злоупотребляй нашей добротой! Должен же быть предел и глупости. Выкладывай, что ты хотел сказать, или садись. А если тебе так трудно произнести свою речь, то шепни ее на ухо господину Мадозе; он преподнесет ее нам, разукрасив цветами своего красноречия.

Мадозе кинул на насмешника недружелюбный взгляд. Монтавуан все еще стоял, пяля глаза на Артона, который добродушно промолвил:

— Ну, — валяй же, дружище! Здесь все свои, и нет нужды в особом красноречии. Ты уже высказал свою преданность отечеству и хоть не собираешься стать вторым Мирабо [66] , но служишь республике, сообщая, по мере возможностей, что затевают наши противники.

— Наши враги! — поправил Мадозе.

— Наши противники, — спокойно повторил Артона. — Итак, Монтавуан, что тебе удалось узнать?

Монтавуан вновь открыл рот и рявкнул: «Долой крыс!» [67] Затем он опять уселся, уткнул лицо в тарелку, полную ореховой скорлупы, и внезапно погрузился в глубокий пьяный сон. Артона не смог сдержать досады и поднялся, намереваясь уйти.

— Постойте, черт возьми! — воскликнул Мадозе, удерживая его. — Неужели гражданка Артона — такая тигрица? Выпьем за республику, и я скажу вам, что у этой пьяной скотины на уме. Уж я-то знаю.

— Что за чертовщина! — рассмеялся Брут. — Это удивляет меня не меньше, если бы у него из уха вытащили бильярдный шар!

— Гражданин мельник, — возразил Мадозе, принужденно смеясь, — хороший республиканец должен быть бдителен как Аргус [68] . — И он продолжал: — Вы, вероятно, помните, что несколько лет назад нотариус Груладу приобрел для неизвестного клиента дом на Собачьей улице. Несмотря на то, что недвижимость на этой темной и узкой улице не представляет особой ценности, за дом заплатили немало: кроме того, кучу денег истратили на его ремонт и ультрароскошную обстановку, расширили сад за счет соседних домишек (влетевших в копеечку!) и возвели вокруг прямо-таки тюремные стены, дабы скрыть от любопытных глаз все, что творится в сем таинственном жилище.

— Да ведь об этом знает весь город, это уже старая песня! — вмешался Брут, говоривший один за всех. — При чем же тут интересы родины?

— Терпение! — отмахнулся Мадозе. — Однажды перед домом на Собачьей остановилась почтовая карета, из нее вышло четверо: трое слуг, молчаливых как могила, и дама, которая впоследствии лишь два или три раза в год, закрывшись вуалью, выезжала неизвестно куда. Никто не мог даже сказать, блондинка она или брюнетка.

— Ага, я понял, куда вы гнете! — снова прервал его Брут. — По-вашему, эти таинственные люди — заговорщики?

— Вы даже не подозреваете, господин Весельчак, до чего вы правы. У меня есть доказательства, что новые обитатели Собачьей улицы — аристократы, возможно даже — тайные агенты Генриха Пятого [69] .

— Вот как? — завопили бараны из панургова стада [70] . — Тогда не мешает нанести им визит!

— Иначе говоря, сославшись на свободу и равенство, вы хотите нарушить одиночество этих бедных людей? — заметил Артона.

— Бедных? — повторил толстый булочник, до сих пор открывавший рот лишь для того, чтобы осушить стакан. — Бедных? Да у них денег куры не клюют! Знаете ли вы, как они отделались от благотворительных визитов? Мне это доподлинно известно от племянника служанки нашего кюре.

— Ну, расскажите, Бурассу!

— Представьте себе, граждане, что дамы… как бишь их?.. Забыл фамилию… Ну, знаете, дочери господина… как его? Того длинноволосого, что охотился с Бабийоном-сыном?

— Дамы Каденас, что ли? — подсказал Мадозе.

— Вот-вот! — продолжал Бурассу. — Дамы Каденас, что заправляют обществом святого провидения. Эти липучки способны стащить карабинера с лошади. Даже меня, хоть я ненавижу поповскую лавочку, они заставили выбросить целый франк на какую-то часовню.

— Честь и хвала им за это, — прервал Брут, — но, право, мучной мешок, незачем распространяться об их достоинствах и недостатках. Артона спешит. Скажи нам в двух словах, какое отношение имеют эти дамы к особняку на Собачьей улице?

— Так вот, этим дамам — как бишь их?.. — продолжал Бурассу, — любопытней которых, между нами говоря, нет никого на свете, ужасно хотелось, как, впрочем, и многим другим, заглянуть хоть одним глазком в жилище наших нелюдимов. Они улучили время, когда двоих из слуг не было дома, и позвонили у дверей этих… этих… ну, как их?

— Позвонили, и все! — воскликнул в нетерпении Брут. — Они позвонили… Чего тебе еще надо, скотина ты этакая?

— Черт побери, мельник прав! — заметил старый школьный учитель. — Зачем вам так закруглять периоды? Или вы занимаетесь изящной словесностью?

— А разве он на это способен? — осведомился вполголоса один из собутыльников, богатый глупец, не умевший даже читать.

— Заниматься изящной словесностью? — переспросил Брут, сдерживая смех.

— Ну да!..

— Он на все способен!