— Сражались они славно. — признал Шарп.

— Что толку? Не победили же. Уж вы, дружок, об этом позаботились!

— Не я. Шотландец по фамилии Нэн. А ваши его убили таки.

— Хоть какое-то утешение. Я, вообще-то, шёл туда умирать. А в конце и вовсе пули в спину ждал. Не судилось. Старею, видать. Шутки шутками, а я тоже здорово трусил там. — откровенность Шарпа развязала язык Кальве, — Это всё после России. До неё я просыпался и от мысли, что сегодня я с кем-нибудь сцеплюсь, мне танцевать хотелось. А в России… Там, видать, на каждом привале я терял маленькую частичку своей бесшабашности. Терял, терял, пока она и вовсе не иссякла.

Он внезапно смутился, жалея, что разговорился так некстати:

— Впрочем, лечится болезнь просто. Коньяком.

— А у нас — ромом.

— Коньяк и копчёная грудинка. — облизнулся Кальве, — Перед схваткой — лучшая закуска.

— Ром и говядина. — не соглашался Шарп.

— Дело вкуса, англичанин. В России я сжевал одного из своих капралов. Жестковато, но вполне съедобно.

Кальве отобрал у Шарпа подзорную трубу и принялся разглядывать вымершую прокалённую солнцем виллу:

— Пойдём часа в два ночи. Как считаете?

Шарп отметил, что генерал, при всей его спеси, советуется с ним:

— Разумно. Делимся на две группы. Мы выступим первыми.

— «Мы», англичанин?

— Стрелки, генерал. Наша троица. Мы.

— Кто тут, интересно, командует, я или вы? — возмутился Дюко.

— Мы — стрелки, генерал. Лучшие из лучших, и стреляем мы искуснее любого из вас.

Только гордость, проклятая солдатская гордость побуждала Шарпа идти в авангард. Он похлопал по прикладу винтовки Бейкера:

— Хотите нашей помощи, генерал, пустите нас вперёд. Предпочитаю находиться подальше от ваших обломов, когда они, как стадо быков, грохотом копыт переполошат врага. К тому же, наша зелёная форма больше подходит для ночной атаки, чем ваша. Она темнее.

— Как и ваши души. — проворчал Кальве, — Ради Бога, хотите — идите первыми. Мне-то что. Вдруг свиньи не дрыхнут, а поджидают нас, пусть уж лучше они вас покрошат, чем моих ворчунов. — он отполз по склону назад, — Стоит вздремнуть, англичанин, благо время есть.

На вилле пёс распахнул вверх пасть и завыл на слепящее солнце. Как и солдаты в полутора километрах от утёса, он ждал ночи.

Бойцы Кальве, подобно троице стрелков, носили свою старую форму. Двенадцать гренадёров принадлежали к сливкам императорской армии — к Старой Гвардии.

Попасть в её ряды солдат мог лишь после десяти лет службы, и на дюжину «ворчунов» Кальве приходилось, считай, полтора века драк и походов. Каждый из них, по примеру Кальве, последовал в изгнание за своим императором, и форма на «ворчунах» была та самая, что пугала неприятеля от Испании до России. Тёмно-синие мундиры с алыми обшлагами и отворотами фалд. Высокие медвежьи шапки в чёрных водоотталкивающих чехлах. Помимо мушкета, гвардейцы вооружались полусаблей с семидесятисантиметровым клинком и латунным эфесом. Собравшиеся под оливами гренадёры выглядели величественно. Однако их белые штаны-кюлоты и белые же гетры издали бросались в глаза в лунном свете. Рядом с гвардейцами стрелки в их тёмно-зелёной форме ускользали от взора, подтверждая разумность предложения Шарпа.

В полночь Кальве вывел свой крохотный отряд из-под олив и направился к подножию скалы, на которой раскинулась Вилла Лупиджи. Трое посланных за лодкой бойцов вышли раньше остальных. Кальве на прощанье пригрозил им самыми жуткими карами, если будут шуметь, и теперь повторил предостережение для прочих, а потому группа двигалась со скоростью черепахи. К двум они добрались до кипарисовой рощицы у подошвы утёса, последнему укрытию перед подъёмом к вилле с востока.

На фоне посеребрённого луной моря развалины проступали чёрными тенями.

— Они могут быть настороже, дружище. — сказал Кальве, — Тогда вам крышка.

«Дружище» Шарпу понравилось. Он ухмыльнулся:

— Будем молиться, чтоб ублюдки сопели в две дырочки.

— К бесу молитвы, англичанин. Сто молитв не заменяет штыка да мушкета.

— И коньяка?

— Само собой.

Кальве протянул Шарпу флягу. Майор покачал головой. Страхи страхами, а показывать себя слабаком перед ветеранами Старой Гвардии не хотелось. Пусть видят, что стрелки тоже не лыком шиты.

Кальве соображения такого рода не терзали, а потому он глотнул из фляги и, к изумлению Шарпа, крепко обнял его:

— Vive l’Empereur, mon ami.

Шарп помедлил и попробовал на зуб новый для себя клич:

— Vive l’Empereur, mon General.

Гвардейцы заулыбались и с ними Кальве:

— У вас неплохо выходит, англичанин. Потренироваться бы, и вовсе от француза не отличишь. Жаль, времени нет. Пора!

Шарп взглянул на виллу, прикидывая, какие сюрпризы таятся там, затем кивнул Харперу с Фредериксоном, и друзья растворились во мраке, спеша поставить точку в конце их долгого похода.