Шрифт:
Они рассмеялись.
— Гнатка моего помнишь? В тюрьме он…
— За что?
— Во время страйка на тартаке [9] полицай обласкал его дубинкой по спине. А Гнатко как размахнется да как даст полицаю в рожу, так тот и залился кровью. Ну, тут тебе сразу — выступление против власти, вот и…
— На сколько?
— Два месяца получил. Жду, не сегодня-завтра выпустят. А тебя, братику, так же Ярославом Ясинским кличут или теперь по-иному? — вдруг понизив голос, спросил Остап Мартынчук.
9
На лесопильном заводе.
В этом вопросе не было ничего неожиданного. Однако Гай ответил не сразу. Допил кофе, отодвинул чашку, закурил сигарету. И, будто взвесив что-то, сказал:
— Как известно, удаль молодецкая из одной только могилы не выносит, а из огня, из воды всегда вынесет. Ярослава Ясинского повесили. И пусть никто не знает, что он воскрес. Надо ли, чтобы закоренелые безбожники вдруг уверовали в чудеса?
— Око видит далеко, а мысль еще дальше, — одобрительно сказал Мартынчук. — Верно решил: мертвого с кладбища не возвращают.
— Остап Мартынчук был человеком честной души…
— Он таким и остался, братику, — и хотя в голосе Остапа прозвучала обида, он положил Гаю на плечо сухую жилистую руку и сказал: — Не сомневайся.
— Так вот, по паспорту теперь я Гай. Кузьма Захарович Гай.
— Да, запомню. Гай Кузьма Захарович, — медленно повторил Мартынчук. — А узнать тебя не легко… Шутка ль сказать — двадцать три года!
— Да, много воды утекло, — в раздумье проронил Гай и умолк.
— Когда тебя забрали, сразу же арестовали Ивана Сокола, да и других похватали. Эге ж… Их судили как самых главных социалистов в Галичине. Сколько шуму наделали газеты! Громкий был процесс. Мол, организовали тайное общество, связались с закордонным социалистическим центром и подготовляли революцию, чтобы свергнуть власть цисаря Франца-Иосифа, хай тому цисарю черт маму мордует! Засудили их, кинули в тюрьму, думали, запугают, сломят. Да орешки пришлись не по зубам панам прокураторам. А моего земляка Ивана Франко ты помнишь? Стал очень известным писателем. Но не забывает, что он — сын кузнеца. От мала до велика — все его знают. Для простого рабочего люда он — брат, родной человек, потому что понял он их горькую жизнь и защищает их как может. А польские шляхтичи, ну и за компанию с ними и наши галицкие пидпанки проклятые, грызут ему печенку Ботокуды! [10]
10
Когда-то небольшое племя дикарей в Бразилии.
— Ботокуды? — переспросил Гай.
— Так-так, это Иван Франко наших, ну, этих «отцов народа» — фальшивую зграю [11] «патриотов», таким прозвищем заклеймил. Гнатко тут у меня книгу Ивана Франко оставил, — вот возьми, почитай.
Старик нашел на этажерке небольшую книжечку, быстро перелистал страницы и, подойдя к Гаю, указал:
— Вот тут читай…
Гай взял из рук Остапа Мартынчука книгу и тихо прочел:
— Ты, братец, любишь Русь, [12] Как любишь хлеб и сало,— Я ж лаю день и ночь, Чтоб сном не засыпала… Ведь твой патриотизм — Одежда показная, А мой — тяжелый труд, Горячка вековая. Ты любишь в ней господ, Блистанье да сверканье, — Меня ж гнетет ее Извечное страданье…11
Стая.
12
Надо понимать как Украина (галицких украинцев называли русинами).
— Метко, га? — горячо блеснули из-под седых бровей глаза Остапа Мартынчука.
И он принялся рассказывать о том, через какие душевные муки и издевательства прошел Иван Франко.
Да, Гай это знал. Конечно, «добрейший» цисарь не изгнал писателя из страны — как можно? В Австро-Венгрии — конституция! Одним словом — рукавички на когтях монархии. Только эти рукавички такие, что не мешают хищнику впиваться в свою жертву. Писателя трижды бросали в тюрьму, гоняли этапом, бойкотировали, сплетни разные о нем распускали. Ведь не даром в народе говорят, что ложь и клевета — все равно, что угли — не обожгут, так замарают.
— Народ Ивана Франко хотел выбрать своим послом в галицкий сейм и австрийский парламент. Да где там! — махнул рукой Остап Мартынчук. — Всякий раз власти что-нибудь подстраивали: и в народ стреляли, и невинных людей в тюрьму побросали.
— Известно, молния не в коряги ударяет, а в самые высокие деревья. К счастью, перо Ивана Франко осталось острым, — раздумчиво проговорил Гай, обращая память к сильному юноше с высоким лбом, серыми горячими глазами и энергично очерченным подбородком. Еще тогда, много лет назад, Гай восторгался его ярким талантом. — Я слышал, Иван Якович тяжко хворает?
— Что правда, то правда, здоровье у него отняли.
— Иван Сокол в городе? — неожиданно спросил Гай.
— Только вчера поехал к себе на Гуцульщину лечиться.
— Жаль, он мне нужен.
— Ов-ва! Он там долго не усидит. Как вернулся из Женевы, к нему молодежь, как воробьи на вишню, слетается. Мой Гнатко частенько туда заглядывает. Книги ему Сокол дает. Как-то газету «Искра» Гнатко принес. Там прямо, без утайки писалось, что едут в Россию от «Искры» агенты, которые будут…
— Так вы уже читали статью Ленина «С чего начать?»
— Эге ж. А Иван Сокол хлопцам верно сказал, что от того, какой строй будет на Украине, во многом зависит и наша судьба. Ведь там наших родных братьев в семь раз больше, чем нас тут.
— Ленин сейчас пишет книгу, — доверительно проговорил Гай. — Она будет называться «Что делать?» В этой книге — весь план построения той боевой партии, о которой мечтают настоящие революционеры. Без такой партии, сколько бы ни поднимался в России народ, революция не победит.
Лицо Гая, одухотворенное мыслью, страстью, волей, теперь казалось старику молодым, почти юношеским.