Боясь обидеть Анну, Керван не осмелился отказаться от кошелька, спрятал его на груди, подле ветки омелы и, с трудом сдерживая слезы, простился с девушкой.

Та спокойно отдавала распоряжения. Сердце ее уже изведало всю мыслимую боль. Она уезжала с легкой душой, готовая умереть.

Увы, в России Анну и Петровского встретили не единомышленники, а жандармы, чтобы заковать в кандалы и отправить в Петербург. Печать исполнительного комитета оказалась подделанной русскими сообщниками князя Матиаса, предательски заманившими революционеров в ловушку.

Приезд Анны и Петровского в Россию явился сигналом к другим арестам. Через несколько месяцев их обоих отправили по этапу в Сибирь с прочими несчастными, осужденными по разным статьям закона, но по существу — за одно и то же: они были противниками того общественного строя, который насаждает повсюду нищету и преступления, превращая землю в ад для человечества.

По широкому столбовому тракту арестантов под конвоем ведут в Сибирь. Каждому из них выдают в дорогу две рубашки, две пары штанов, халат, холщовый вещевой мешок, пару сапог, портянки (суконные или полотняные, в зависимости от времени года); женщины получают такой же халат, полушубок, чулки и грубые башмаки.

Больных и матерей с маленькими детьми везут в повозках. Остальные идут пешком, окруженные верховыми казаками с длинными пиками и двадцатью пятью солдатами конвойной команды. Длина переходов — от двадцати до тридцати верст; после каждый двух дней пути предоставляется однодневный отдых. На питание дается пять копеек в сутки; продукты под присмотром старосты идут в общий котел. В Тобольске местное тюремное ведомство направляет осужденных дальше, в соответствии с приговором — на поселение или же на каторгу.

Как обращаются с этими несчастными в пути? Вы видели, как пленники версальцев брели между всадниками, получившими приказ добивать тех, кто отстает? Правда, солдаты, конвоирующие русских арестантов, не расстреливают их, а только избивают; но результат — тот же.

Анна шла с другими девушками. Она подружилась с двумя из них; одну сослали на поселение за кражу пары башмаков (несчастной невмоготу было ходить зимой босиком); другая убила солдата, пытавшегося ее изнасиловать, и была, подобно Анне, осуждена на каторгу. Гордая и сильная, девушка эта шла, ни на что не жалуясь (опять-таки как Анна); первая же тихо стонала, словно ягненок на бойне. Бедная Катерина! Она пострадала из-за того, что не могла вынести холода, а теперь ей пришлось брести по скованной морозом земле…

Со дня приезда Анны и Петровского в Россию минуло несколько месяцев. Это время понадобилось, чтобы «расследовать заговор», другими словами, чтобы с помощью нескольких подкупленных провокаторов создать его видимость. Пока тянулись дни предварительного заключения и суда, пока партию готовили к отправке — наступил октябрь. Когда партия наконец тронулась в путь, уже выпал снег. В северной части Азии царила зима, которая пришла сразу, без постепенного перехода от тепла к холоду.

Дорога была нескончаемой, мороз пробирал до костей; ночи стали длиннее, чем дни. Катерина уже не стонала, чувствуя, что конец ее близок. Анна и Елизавета (так звали другую девушку) помогали ей идти. Петровский поддерживал старика, осужденного за участие в том же «заговоре». Бедняга был серьезно болен, но его упорно считали здоровым и не разрешали ему ехать в повозке.

Потянулась унылая равнина; по ней крутились снежные вихри, подгоняемые ледяным северным ветром, хлеставшим лица ссыльных. Показались волки; сперва в одиночку, потом по нескольку вместе и, наконец, огромными стаями. Отдыхать каждый третий день уже не приходилось, так как укрыться было негде. Дорога исчезла под снегом; лишь верстовые столбы указывали направление. На горизонте сзади маячили белые вершины Урала; впереди простиралась бесконечная, такая же белая пустыня, среди которой мелькали черные пятнышки, иногда собиравшиеся в кучки; это были волки. По ночам черные пятнышки приближались; слышался топот бесчисленных лап, доносилось жаркое дыхание; волчий вой нарушал тишину, и лошади отзывались испуганным ржаньем. Черное небо, белая земля…

Старик уже не просился в повозку; Петровский нес его, чувствуя, как тяжелеет ноша по мере того, как сам он слабеет. Анна и Елизавета с трудом вели Катерину; ее ноги совсем одеревенели. Все трое еле двигались вперед и в конце концов отстали от партии.

— Крепитесь! — просила Анна. Катерина плакала. Волки подбирались все ближе, чуя добычу.

— Мне уже не больно, — шептала Катерина. — Я вижу родной дом, отца, сестер… Но ведь все они умерли?

Она бредила… Осмелевшие звери приближались.

Вдруг Катерина упала, и в ту же минуту голодные хищники набросились на свою жертву. Напрасно Анна пыталась отстоять девушку. Два-три казака, более сердобольные, чем остальные конвоиры, разогнали волков пистолетными выстрелами, но было уже поздно. Катерина лежала вся в крови; звери отгрызли ей окоченевшие кисти и ступни. Несчастную положили на повозку. Анне и Елизавете позволили сесть рядом, чтобы ухаживать за нею. Но все их старания были бесполезны. За повозкой потянулся кровавый след; обнюхивая его, волки выли, требуя пищи.