Шрифт:
Отправив письмо, она вернулась в Париж.
LXII. Тронный зал
Получив это послание, Девис-Рот зашатался, как дуб, подрубленный под самый корень. Запершись в подземелье и расхаживая под его мрачными сводами, он обдумывал создавшееся положение. Прежде чем враги начнут действовать, нужно было придумать план борьбы. Если не удастся спутать им карты, то лишь его смерть помешает огласке и спасет его дело…
После долгого раздумья он поднялся и отправился к своему старому приятелю, графу Анри де Моннуару, чей ветхий особняк находился на той же Почтовой улице. В дряхлом здании жил столь же дряхлый человек.
Старый граф был одним из немногих, переживших 1793 год, быть может, последним его свидетелем.
Сколько ураганов пронеслось над этим утесом, не в силах его поколебать! Никто не знал, сколько графу лет; годы не сгорбили его, он остался все так же строен и худощав. Седые волосы он заплетал в косицу, перевязанную выцветшей лентой. Граф носил современную одежду, предоставляя портному самому выбирать фасон; но его манера одеваться странным образом напоминала манеру наших предков. Похищенный мальчик был его последним правнуком. Все остальные потомки умерли, и старое дерево не могло дать новых отпрысков.
Граф никогда не покидал своего жилища. Ему не приходило в голову, что обветшалые, украшенные геральдическими лилиями эмблемы чем-нибудь его компрометируют. И действительно, никто не обращал внимания ни на этот домишко, ни на его владельца, за исключением Девис-Рота. Один лишь иезуит знал, что там хранятся сокровища, которые в его руках укрепили бы столь же ветхую религию…
Девис-Рот вошел к старому графу без доклада и сразу приступил к делу.
— Как могло случиться, что размеры вашего состояния и цели, для которых оно предназначено, стали известны всем? — спросил он тоном человека, принесшего недобрые вести.
— Я тут ни при чем, — ответил старик. — Должно быть, все разболтал мой нотариус.
— Надо немедленно принять меры, чтобы пресечь эти слухи.
— Какие слухи?
— Узнав, что вы все еще ищете ребенка, ко мне явилось несколько мошенников; если бы не я, вы бы сделались их жертвой. Мало того: пронюхав, что я ваш душеприказчик, меня пытались убить.
Старик слушал, немного побледнев, выпрямившись, словно проглотил аршин. Доводы Девис-Рота были неопровержимы. Он убедил графа немедленно забрать все ценные бумаги из конторы нотариуса Кристофа и, соблюдая строжайшую тайну, передать их для хранения нотариусу Лабру, чью безупречную честность восхваляли даже крючкотворы.
На другой день в газете «Сердце Христово» за подписью «X» появилась заметка, составленная иезуитом:
«Некий почтенный старец, чтобы найти похищенного шесть лет назад правнука прибегнул к хитрости, вполне простительной в подобном случае, и объявил, будто он обладает трехмиллионным состоянием. Однако эта хитрость чуть не стоила жизни его душеприказчику, и граф Моннуар не хочет больше вводить всех в заблуждение, даже если бы это и помогло найти ребенка».
— Черт побери! — промолвил нотариус Кристоф, прочитав эту заметку. — Значит, ценные бумаги, сданные мне на хранение, — фальшивые? Будь это обыкновенный человек, такая штука не прошла бы ему даром! (Богатых и знатных людей нотариус, разумеется, к «обыкновенным» не причислял.)
Иезуит условился со старым графом, что дальнейшие розыски мальчика будут вестись втайне, и вернулся в подземелье. Он спешил туда, как раненый хищник в свое логово. Вихрь мыслей бушевал в усталом мозгу Девис-Рота. Своей жизнью он не дорожил, чужой и того менее; люди были для него лишь пешками в игре. Но ведь опасность грозила его замыслам. Реставрация королевской власти, белые знамена и величественные процессии; торжество религии предков; суровые приговоры святотатцам, земные поклоны плательщиков налога в помощь церкви; бесчисленные монастыри, битком набитые монахами; колокольный звон, вместе с заунывным пением псалмов заглушающий призывы революционеров… Разве мог он допустить, чтобы все эти мечты, во имя которых он совершил столько злодеяний, развеялись в прах? Кому оставить свои богатства? Папе, этому глупцу? Какому-нибудь кардиналу, чтобы тот присвоил их себе? Лишь один человек, быть может, понял бы иезуита; но человек этот жил в Риме. Вот кто ему нужен… Нет, нынче ночью ему не заснуть…
Жизнь начинала утомлять Девис-Рота. Нужно было скорее передать свое дело в верные руки. Никто, конечно, не проявит столько рвения, как он; но по крайней мере то, что уже есть, сохранится. Он написал в Рим аббату Филиппи лишь одно слово: «Приезжайте!» — и стал ждать. Этот священник был единственным живым существом, к которому иезуит питал привязанность или, вернее, с которым его связывали общие интересы.
В этот день Девис-Роту пришлось убедиться, что в «черном кабинете» не хуже его знают о кознях неизвестных злоумышленников. Г-н N. пригласил его к себе (они не виделись с того дня, когда иезуит так высокомерно обошелся со следователем). При других обстоятельствах Девис-Рот ответил бы: «Зайдите ко мне сами!» Но время не ждало, неприятности сыпались одна за другой, и он счел благоразумным отправиться к г-ну N. В низком поклоне, каким тот его встретил, иезуиту почудилась тайная радость удовлетворенного честолюбия, и он сразу принял суровый вид.
— Что вам угодно от меня, милостивый государь? — сухо спросил он.
— Я считал своим долгом предупредить вас… — ответил чиновник, несколько огорошенный таким обращением.
— Предупредить? О чем?
— Письма из Лондона, адресованные вам, несколько удивляют…
— Удивляют? Кого же, позвольте узнать?
— Префектуру.
Девис-Рот презрительно рассмеялся.
— Неужели я для префектуры — все равно, что какой-нибудь аферист или домушник? (Он нарочно выбрал такие выражения.)