Однако остановка была перенесена.

— Куда конкретно вы едете в Джарроу? — спросил ее мужчина в кепке.

— На Пятнадцать улиц.

— В такую даль? Есть два автобуса. Один идет кругом, другой через город. Лучше, наверное, тот, что следует через город. Его остановка вон там.

Сара поблагодарила его, поднялась в автобус и села на переднее сиденье.

— Куда именно на Пятнадцати улицах вам надо? — спросил ее кондуктор. — Если вы сойдете не там, где нужно, вам придется долго идти пешком.

— Верхняя часть?… — Она не утверждала, а задавала вопрос, но кондуктор поспешно ответил:

— Понятно. Я скажу, где вам сходить. — Судя по всему, он принял ее за особу, не знающую толком, куда она направляется.

Вскоре, однако, Сара поняла, что впечатление кондуктора о ней не было таким уж ошибочным. Она действительно мало что узнавала вокруг. Местность сильно изменилась, прежние пустыри успели застроиться десятками, сотнями домов. То и дело она говорила себе: «Вот это местечко я помню, это дорога к парому; а вон там — церковь на Ди-стрит. Скоро церковь, сквер, набережная…»

Она увидела церковь святого Павла, показавшуюся гораздо меньше, чем она ее помнила, заброшенной и забытой. Такой же забытой она чувствовала и себя. Потом подошел кондуктор со словами:

— Вам сходить, миссис.

Она поспешила за ним, не позаботившись выяснить, где остановился автобус, и в следующее мгновение оказалась на дороге. Увидев ее удивленный взгляд, кондуктор объяснил ей с площадки:

— Это и есть верхняя часть Пятнадцати улиц. Вам сюда?

Она кивнула, он дернул шнур колокольчика, и автобус укатил. Кондуктор еще какое-то время наблюдал за ней из окна.

Она огляделась. Ее, естественно, высадили не с того конца — не в верхней, а в нижней части. Впрочем, выглядело здесь все совсем не так, как она ожидала. Она помнила провал, оставленный бомбежкой на месте четырех улиц. Теперь здесь стояли один за другим новые домики с садиками. Перед фасадами садики были крохотные, сзади побольше. Она перешла дорогу и оказалась перед первой улицей. Здесь на двух деревянных столбиках красовалась кокетливая табличка с надписью: «Улица Черчилля». Она двинулась по тротуару в направлении, где скрылся автобус, минуя один за другим углы улиц. Вторая улица звалась Авеню Эйзенхауэра, когда-то примерно здесь жила ее семья… Третья называлась Терраса Монтгомери, дальше шли новые улицы — Уэйвела, Лоренса и прочие, названные в честь деятелей, прославившихся в военные годы. В некоторых садиках резвились дети, взрослых же она почти нигде не видела. Дело близилось к двум часам, мужчины, должно быть, вернулись после перерыва на работу, а женщины прикорнули на часок. Значит, в главном все остается по-прежнему…

Сара медленно приближалась к верхней части квартала. Внезапно новые дома уступили место старым. Впереди виднелись четыре старые улицы, и контраст был так разителен, что она содрогнулась. Старые улицы походили на попрошаек, пристроившихся у ворот богатой усадьбы, — такие же грязные, неухоженные, ветхие… Теперь она догадалась, почему ее ссадили не там: в районе произошли коренные перемены, и былой верхний край превратился в нижний. Тем не менее и в новых домах по-прежнему жили люди, вполне способные учинить ей унизительный смотр, как ее сослуживцы. Она понимала, что местность может полностью измениться за год, месяц, даже за неделю, однако с людьми такого не происходит. Должно смениться поколение, а то и два, чтобы люди отказались от врожденных привычек. Пятнадцать улиц останутся Пятнадцатью улицами, пока не вымрет полностью ее поколение, в этом Сара не сомневалась. Коренные перемены коснулись самих улиц, но не их обитателей.

Вид улицы Камелий поразил ее. Здесь она когда-то почувствовала себя королевой, здесь наслаждалась своей внезапно обретенной исключительностью! Год за годом она в вечерних молитвах благодарила Господа за то, что Он перенес ее сюда…

Посреди улицы серебрились на солнце два мотоцикла, что еще больше подчеркивало ветхость окружающих строений. Сара увидела три автомобиля, в том числе один у ее собственной двери — она по-прежнему считала этот дом своим. Видимо, это машина Майкла. Надо же, у него машина! Странно, что у здешних обитателей вообще могут быть автомобили.

Она застыла у двери, боясь взяться за дверное кольцо и постучать. Прежде чем сделать это, она дернула себя за край жакета. Успокойся, не волнуйся, всему свое время…

Неожиданно дверь отворилась, и она увидела Кэтлин. Та удивленно разинула рот и с трудом выговорила:

— Как? Я думала… — Она заикалась. — Как ты тут оказалась? Кто тебя привез? — Она тряхнула головой, широко распахнула дверь и посторонилась. — Проходи.

Это напоминало приглашение, адресованное чужому человеку, и Сара, чувствуя себя чужой, вошла в дом, бывший раньше ее домом. Перемены бросились ей в глаза в первую же секунду — надо было быть слепой, чтобы их не заметить.

Кэтлин протиснулась мимо нее в кухню, ее рука застыла в пригласительном жесте, но она избегала прикасаться к матери.

В кухне они застыли, глядя друг на друга во все глаза. Кэтлин схватилась руками за горло. Саре было невыносимо видеть этот жест, откровенно передававший отчаяние дочери.

— Ты сказала, что выйдешь в среду.

— Да, я знаю, Кэтлин, но… Я не вынесла бы этого их чаепития и расспросов.

— О! — Кэтлин вскинула голову, словно отлично ее поняла, и тут же спохватилась: — Садись же! Да сядь ты!