Кто-то постучал в дверь камеры, и Рыбак знаком велел входить. Вошёл был высокий моложавый мужчина, с густой бородой, в джинсах и зеленой лыжной парке.

— Мы нашли это в той же комнате, где и Канзаса, — сказал он; у него был тот самый холодный голос — голос человека, который допрашивал Ноэля с такой жестокостью. В темноте парень казался гораздо старше.

Он вручил Рыбаку фонарь Ноэля.

— Это мой.

— Его вогнали в стену, — сообщил мужчина, не обращая внимания на Ноэля. — Чуть выше уровня глаз.

— Я закрепил его там, чтобы лучше видеть, — объяснил Ноэль. — Ваш парень… его завалили какими-то дверьми. Я не мог убрать их одной рукой.

— Вы видели двери? — спросил Рыбак.

— Три штуки. На полу. Фонарь был выключен, когда мы пришли. Но он не перегорал.

— Я выключил, — сказал Ноэль. — Я не мог на смотреть, пока я мы говорили. Меня начинало тошнить.

— Ага, — сказал мужчина помоложе, — или ты выключил фонарь, когда убедился, что прикончил Канзаса.

— …

…Он был жив, когда я уходил!

— Хватит, — сказал Рыбак. — Возвращайтесь назад и прочешите там все. Все. Мне нужны ответы. — Молодой человек повернулся, бросил на Ноэля испепеляющий взгляд и повернулся к двери. — Кстати, — остановил его Рыбак, — там стоит велосипед?

— Десятискоростной, — сказал Ноэль. — «Атала Гран-При».

— Он там.

— Привезите его сюда, — сказал Рыбак. — Давай. Иди. Прочешите это место.

Когда мужчина ушел, Рыбак повернулся к Ноэлю.

— Что вы делали на эстакаде?

— Я езжу там каждое утро. Тренируюсь.

— Почему так рано?

— У меня занятия с утра. Иногда в девять, сегодня в восемь.

— Где?

— В Университете Нью-Йорка. Кампус на Вашингтон-сквер. Я преподаю социологию. Социальные изменения в действии, проблемы «внутреннего города». [2] Курс общей пенологии. [3]

— Значит, вы, как обычно, ехали мимо и услышали крик?

— И увидел свет.

— Я так понял, вы сказали, что фонарь ваш?

— Мой. Я видел какой-то мигающий свет. Наверное, один из них держал зажигалку или что-то такое. Я бросил фонарь, чтобы напугать их. Ещё я крикнул, что иду. Но я не мог перепрыгнуть.

Рыбак выслушал, потом направился к двери.

Ноэль запаниковал, решив, что его оставят тут или снова позовут тех людей.

— Вы мне верите, правда?

— А почему я не должен вам верить, — сказал тот, не скрывая своего отвращения. — Знакомая история.

Он тихо поговорил с кем-то по ту сторону двери, потом вернулся с шариковой ручкой и блокнотом.

— Оставьте своё имя, адрес и телефон. Рабочий тоже.

— Я не могу. Мои руки… — Ноэль повернулся так, чтобы стали видны наручники.

Нашли ключ, и Ноэль написал, что от него требовалось.

— Вот ваш фонарь, мистер… Каммингс, не так ли? — спросил Рыбак, читая.

— Жаль, я ни в кого из них не попал, когда кинул. Это отняло бы у них пару минут… помешало бы его резать. Может, тогда бы он выжил, да?

— Что толку думать о том, что могло бы быть? — Рыбак вывел Ноэля из камеры, провел по коридору и выпустил в маленькое фойе за стеклянной дверью. Больше никто не появился. — Я должен извиниться за остальных. Иногда они ведут себя просто как животные, — сказал он, беря Ноэля за руку и пожимая её.

Ноэль ответил на рукопожатие, посмотрел в его грустные карие глаза и сказал, что понимает. Он уже почти переступил порог металлической двери, когда ему внезапно пришло в голову:

— А разве не надо известить полицию?

— Мы и есть полиция, — сказал Рыбак, со щелчком закрывая стеклянную дверь.

Записка от заведующего кафедрой пришла даже быстрее, чем ожидал Ноэль. Когда на следующий день во время перерыва между занятиями он зашел на кафедру, она лежала в его пустом ящичке и прямо-таки бросалась в глаза.

— Ты уверена, что это для меня? — спросил он у Элисон, секретарши Бойла. Она приподняла очки жестом а-ля Ева Арден и внимательно посмотрела на конверт, в котором пришла записка.