Я догнал девушку, когда она была уже в вестибюле телеграфа.

— Послушайте! — крикнул я.

Она обернулась, увидела меня и вдруг радостно, широко улыбнулась.

— Пришел, — сказала она и повторила: — Пришел! Там снегопад у них, заносы. Восемь часов, говорит, до Актюбинска добирался!

Я так обрадовался, как будто исполнилось самое горячее мое желание.

— Ну вот видите! — воскликнул я. — А вы волновались…

— Да, ошиблась. — Улыбка не сходила с лица девушки. — Он говорит: «Ты что же, меня за труса считаешь, вроде за дезертира?» — И объявила без всякого перехода: — Завтра поеду!

Мы вышли из дверей и медленно спустились по серым ступеням телеграфа. Улица Горького была пустынна в этот ночной час. Дул холодный мартовский ветер..

— Может быть, проводить вас? — спросил я.

— Ой, не надо! — сказала девушка. — Спасибо. Я дойду.

Она кивнула мне и пошла вперед. Потом остановилась, обернулась и крикнула:

— Спасибо вам! До свидания!

И пошла. Маленькая девушка, которой полчаса назад казалось, что она осталась одна на целом свете, и которая снова обрела весь мир… Горе и радость. Иногда они приходят вместе. Иногда?..

…Никогда доселе мне не приходилось бывать в «Центропроекте» — организации, проектирующей строительство шахт, рудников и туннелей по всей нашей стране. Однако слово «Центропроект» стало до того привычным в нашем быту, что мне казалось, будто я всю жизнь был связан с этим учреждением. «Центропроект» предусмотрел…», «Без «Центропроекта» никто на такие изменения не пойдет…», «В «Центропроекте» люди тоже головой думают…» — все это можно было услышать на строительстве почти в любом разговоре на технические темы. Отделенный от нас тысячами километров «Центропроект» незримо присутствовал на нашей стройке, как, впрочем, и некий проектировщик по фамилии Кукоцкий.

Кукоцкий был главным инженером проекта, по которому строился наш туннель. Исключая комбинатское начальство, никто из нас не видел в глаза Ку-коцкого. Однако не было на «Туннельстрое» инженера, техника или даже бригадира, который бы не знал этой фамилии. Главного инженера проекта поминали чаще добрым, но, случалось, и злым словом.

Когда проходка шла хорошо и крепление не подводило, говорили: «Голова этот Кукоцкий!» или: «Небось сам Кукоцкий проектировал!..» И тогда «сам Кукоцкий» вставал передо мной в образе старичка профессора, с бородкой клинышком, в просторном белом чесучовом пиджаке, — хотя, насколько было известно, Кукоцкий не был ни профессором, ни сколько-нибудь заметной величиной в техническом мире. Но когда нам неожиданно встречались рыхлые участки, когда трещала крепь и рушилась порода или внезапно в штольню прорывалась вода, мы огрызались: «Кукоцкого бы сюда!»

Теперь мне предстояло увидеть наконец этого Кукоцкого воочию и убедить его в необходимости изменить предусмотренный в проекте метод твердого бетонного крепления.

…«Центропроект» помещался в красном пятиэтажном доме, в одном из арбатских переулков. Дом был огорожен деревянным забором, выпачканным известкой и краской, и я никак не мог найти вход. Лишь пройдя далеко вдоль забора, я увидел широко распахнутые ворота. Сюда, покачиваясь в раздолбанной колее, въезжали самосвалы.

— Вам куда? — спросил меня вахтер. Я ответил.

— Тогда вправо сворачивайте. Вот по этой тропке. — Он показал на протоптанную в снегу довольно широкую тропинку. — А прямо — это на строительство.

«И тут строительство! — подумал я. — Что они тут строят, в центре Москвы? Жилой дом? Учреждение? Школу?»

В вестибюле красного дома было грязновато: следы цемента и строительного мусора, которые, очевидно, каждый день приносили на своих подошвах служащие и посетители. Но мне это даже понравилось. Вестибюль «Центропроекта» совсем не напоминал холодное, далекое от физической деятельности управленческое учреждение — мозг, отделенный от рук. И вахтер был почему-то в ватнике, словно строительный рабочий, зашедший сюда посидеть, отдохнуть.

Я спросил, где можно найти Кукоцкого, и вахтер ответил мне, что на третьем этаже.

…Я вошел. Комната была очень маленькой, метров восемь, десять, не более. Спиной к двери и лицом к столу стояли три человека. Того, кто сидел за столом, я не видел: стоявшие вокруг заслоняли его и о чем-то оживленно спорили. Уже с порога я услышал голос:

— Гнейсы-то гнейсы, но неустойчивые в массиве. Так? Перемятый, сильно рассланцованный, вот что! Конечно, можно разрабатывать забой по частям…

— Дорого! — прервал чей-то голос. — А если рас-крыться уступчивым способом?..

Я кашлянул, но меня не услышали. Я обошел стол сбоку и увидел наконец легендарного Кукоцкого. Конечно, это он сидел за столом. Боже мой! Маленький, лысый, хотя и не очень старый на вид, желтоватая кожа на лице, в пенсне… Ну прямо-таки бюрократ с картинки! У меня даже сердце упало. Кукоцкий говорил скрипучим голосом:

— Дорого, дорого! Надо искать другой способ раскрытия…

Перед ним на столе лежала калька, углы которой были прижаты пепельницей, чернильницей и пресс-папье. Говоря, Кукоцкий тыкал в чертеж пальцем.