Интересно, — внезапно подумал я, — откуда это ему позвонили в последний раз? Сибирь? Или Дальний Восток? Или Север? Шахты, рудники, туннели…

Всюду строят. Всюду. Когда сидишь в Тундро-горске, кажется, что именно он пуп земли. Все заключено в твоем туннеле. Все судьбы, в том числе и человеческие. А здесь, в Москве, считают на тысячи километров и мыслят масштабами десятилетий. Как привлечь внимание к нашему туннелю?»

…Я решил пойти в министерство, в Главное управление туннелей. Конечно, я предвидел, что прежде всего мне будет задан вопрос: «А как относится к вашему предложению «Центропроект»?» Что ж, я отвечу. Расскажу все, как было. Может быть, добьюсь хотя бы одного: «Центропроект» заставят всерьез изучить наше предложение.

Через два дня я и Кукоцкий сидели в кабинете начальника отдела главка, немолодого усатого человека, похожего на донецкого шахтера. Я старался не встречаться взглядом с Кукоцким. Мне было как-то неловко, хотя я и считал себя правым. Нажаловался, оторвал человека от дел. Наверное, там, в кабинете Кукоцкого, сейчас надрывается телефон. Звонят с дальних строек…

«Нет! — настойчиво сказал я себе. — Не буду об этом думать. Сейчас Кукоцкий — мой противник. И нечего расслаблять себя размышлениями о его тревогах и заботах».

— Ну, давайте, Арефьев, докладывайте, — обратился ко мне начальник.

Я повторил все то, что два дня назад говорил Кукоцкому.

— Та-а-ак, — протянул начальник, когда я кончил, и обратился к Кукоцкому: — Твое мнение, Анатолий Валерьянович?

Кукоцкий пристально посмотрел на меня через свое старомодное пенсне, криво сидящее на хрящеватом носу, и снова, как тогда, в стеклах его отразился солнечный луч.

— Товарищ Арефьев, — медленно начал Кукоцкий, — не вполне точно информирует вас, Петр Степанович. Впрочем, он и меня информировал не вполне точно.

— Что вы имеете в виду? — спросил я.

— Вывал, — коротко и резко ответил Кукоцкий, — вывал породы. Вы доказываете нам, что ваши породы устойчивы, вы ссылаетесь на свой опыт проходки и наблюдения за породами в течение полутора лет, но вы забыли, — он выделил это слово, — забыли сказать, что в прошлом году на строительстве была авария, произошел обвал на участке более чем в двадцать метров. Так?

Все мои мысли перемешались. Удар был нанесен мне так неожиданно, что я не сразу пришел в себя.

Да, на строительстве была авария, и главк в то время не мог об этом не знать. Но… Ведь мы предлагаем закрепить штангами только те участки, — а их было подавляющее большинство, — устойчивость которых не вызывала никакого сомнения! Теперь же все выглядело так, будто я пошел на авантюру, утаил случай аварии, пытался ввести в заблуждение и «Центропроект» и главк…

— Понимаете, Петр Степанович, — продолжал Кукоцкий, — все это могло пройти мимо нас. Но когда он ушел, — Кукоцкий сказал «он», не глядя на меня и таким тоном, как будто меня уже здесь не было, — я поднял все сводки по этому строительству…

— Но сводки не могут все объяснить! — перебил его я.

— Зато люди могут! — бросил мне в ответ Кукоцкий и, снова обращаясь к начальнику, продолжал: — Я вспомнил, что один из начальников участка того периода строительства сейчас работает в Москве, преподает в транспортном институте. Его фамилия Крамов…

— Крамов?! — От неожиданности я вскочил.

— Именно, — подтвердил Кукоцкий и спросил иронически: — Чего вы так разволновались?

— Вы… вы его знаете? — тщетно стараясь взять себя в руки, спросил я Кукоцкого.

— Раза два встречал его в министерстве. И какое это имеет значение? — пожал плечами Кукоцкий. — Факт в том, что я позвонил ему и узнал все подробности того вывала… Кстати, Крамов вообще рекомендует с большой осторожностью подходить к предложениям товарища Арефьева…

— Вы… вы звонили ему? — крикнул я, будучи уже не в силах сдержать себя. — Этому негодяю, который бежал от суда рабочего коллектива?

Начальник отдела сердито застучал ладонью по столу.

— Сядь, сядь, товарищ Арефьев, поспокойнее! — сказал он своим певучим украинским говорком и, обращаясь к Кукоцкому, продолжал: — Я фамилию Крамов, — он произнес ее «Храмов», — слышал.

— Возможно, я мало его знаю. Но факт остается фактом, — твердо сказал Кукоцкий. — На строительстве была крупная авария, и Арефьев не имел права не напомнить о ней, говоря о поведении пород на стройке. Это дает основание поставить под сомнение серьезность всей его аргументации. Вот о чем идет речь.

«Все кончено, — подумал я. — Полный провал. О чем мне говорить сейчас? О Крамове? О себе? О рабочих, которые ждут моего возвращения? Но как объяснить все это двум занятым людям, обремененным массой обязанностей, отвечающим за сотни строек, разбросанных по всей стране? Для них наш туннель — песчинка, точка, быть может и вовсе не существующая на карте сколько-нибудь значительных строек. И все же…»