Я от души посмеялся, представляя их лица, когда Санборн объявит, что их стол, как недостаточно ответственных сотрудников, был переставлен с целью «способствовать удовлетворению требованиям оптимизации размещения».

Когда я рассказал об этом Фили, он несколько повеселел, тем более что только что получил «требование» – так какая-то невежественная скотина из штата управляющего хозяйством скромно назвала внутренние распоряжения – представить список своих абонентов за последние два месяца. Ллеланд решил докопаться-таки до его тайн. Ничего не поделаешь, Фили подчинился «требованию», но сначала подложил Ллеланду свинью, вставив в список номера из справочника своего врача, так что Ллеланд получил лишь фамилии нобелевских лауреатов в области микробиологии.

Предсказать реакцию Ллеланда на мой выпад не составляло труда: его охватила беспредельная ярость. Он прислал мне служебную записку, сообщавшую, что, так как он часто завтракает вместе со своими сотрудниками, то необходимо вернуть их в список «ответственных сотрудников». Я ответил ему уведомлением, в котором было сказано, что «на сегодняшний момент идет полный пересмотр привилегий сотрудников Белого дома» и он будет «в положенный срок» поставлен в известность о его результатах. Ха!

Ад, через который пришлось пройти Фили, отлично описан им самим в мемуарах под названием «Произвол власти». В то кризисное время мы часто встречались в баре «Обмен». Там было грязновато, зато атмосфера казалась мне вполне подходящей. Отличное место для встреч таких, как мы с Фили: сумеречное endroit, [11] куда приходили выпить секретари и агенты службы безопасности. Иногда там можно было встретить чиновника семнадцатого уровня или сотрудника из списка С.

В лучшие времена мы с Фили обычно встречались в «Мэзон Бланш», где я пил имбирное пиво. Туда заходили самые высокопоставленные сотрудники, так называемый узкий круг. Теперь нам не хотелось идти туда и видеть улыбку мэтра Антуана. Мне было жаль Фили. Его жене далеко было до стойкости Джоан, да к тому же они принимали участие в «светской жизни». Он признался мне, что на одном приеме жене пришлось сидеть рядом с военным атташе Чили, о чем в прежние времена никто и помыслить бы не мог. Она стала пить по утрам и проводить много времени в «Нейман-Маркус».

– Знаете, Герб, – сказал Фили как-то вечером, выпив два «бурбона», – это повлияло и на нашу сексуальную жизнь.

Я поморщился от такой откровенности, но, поняв, что ему, необходимо выговориться, постарался сосредоточиться на его проблемах, хотя и чувствовал себя совершенно беспомощным. Меня ждал «мужской разговор».

– Может быть, вам обоим надо меньше пить, – отозвался я. – Говорят, это влияет.

– Нет. Неужели вы не понимаете? В этом городе мужчина настолько мужчина, насколько он близок к президенту.

Мне потребовалось время, чтобы обмозговать его наблюдение. Наверное, в нем и была доля правды, но у нас с Джоан проблем, подобных той, что мучила его, не возникло.

Оставляю читателям фрейдистские интерпретации. Об этом эпизоде я упомянул, только чтобы показать, какая эмоциональная буря возникала в связи с отлучением от президента.

Говорят, надо достичь дна, прежде чем обстоятельства начнут меняться в лучшую сторону. Не знаю, насколько это верно, но через неделю я оказался на дне. Мне сообщили с помощью уведомления – уведомления! – что штат сотрудников, обслуживающих Белый дом, передается в ведение Уитерса.

Санборн горевал не меньше меня.

– Держитесь, – сказал я. – Грядут перемены. Мистер Уитерс – это не я.

Естественно, я пожелал ему служить мистеру Уитерсу так же преданно, как он служил мне, но это было не совсем искренне.

Когда наступил последний день моей службы в прежнем качестве, Санборн и его сотрудники пришли попрощаться со мной. Они подарили мне большую деревянную ложку для салата, сделанную на Филиппинах, на которой поставили свои подписи. Мне изменял голос, когда я произносил благодарственную речь.

Несмотря на добрые чувства, которые я испытал из-за такого проявления преданности и уважения, мне было не по себе. Тридцать семь дней миновали с тех пор, как я в последний раз видел стены Овального кабинета. Не то чтобы мне уж очень требовалась власть, но, не имея возможности прийти к президенту, я не мог дать ему совет, в котором он, как я думал, отчаянно нуждался. Ллеланд и его новый союзник Эдельштейн контролировали не только доступ к президенту. Они получили власть над ним самим.

Администрация не ладила с конгрессом, с прессой, с народом, но ни Фили, ни я не могли прорваться сквозь проволочное заграждение (фигурально говоря), поставленное Ллеландом и его приближенными вокруг Овального кабинета.

Второго августа президент объявил о своей злополучной инициативе «Территория ради прогресса», согласно которой Соединенные Штаты Америки отдают Мексике 180 000 квадратных миль, захваченных США во время войны с Мексикой. Не буду говорить о достоинствах – наверное, они были, – но, если по-честному, президенту зря сказали, что это может понравиться стране, а особенно штатам Техас, Нью-Мексико и Аризона, которые теряли свои земли. На этом деле были отпечатки пальцев Марвина – как же, на редкость смело, уникально, абсурдно.