Бек Александр Альфредович
Шрифт:
— Нуте-с… Фамилия?
— Недоля.
— Комсомолец?
— Да.
— Что же, товарищи, не возражаете? Запишем?
Взяв у Авдошина карандаш и блокнот, Родионов сам вписал туда фамилию Недоли. Через несколько минут мы утвердили поименный список небольшой группы водителей и мотористов для выезда в район Кронштадта. Затем были быстро решены вопросы о получении документов, о месте сбора и тому подобное. Все это обсуждалось так деловито и спокойно, что я все еще не мог проникнуться мыслью, что мы здесь готовимся к бою, не ощущал еще никакой лихорадки или трепета перед этим боем, лихорадки, которую узнал потом.
Покончив с делом, Родионов побарабанил по обшивке саней и снова сказал:
— Никогда еще не ездил на такой машине. Как-то не пришлось. Что же, на месте все будет видней. Там встретимся, товарищи.
Он поднес руку к козырьку буденовки, прощаясь с нами, но я сказал:
— Товарищ Родионов, а не попробуете ли вы сейчас? У нас тут в гараже стоят аэросани наготове. Разрешите, я сам их поведу.
— Нет, нет… До вечера у вас не так много времени. А вам еще надо собраться, повидать близких.
Я промолчал. Близких… Ну нет… Сестре я пошлю с кем-нибудь из друзей самую безобидную записку. Экстренно уезжаю, мол, в командировку на несколько деньков… Нельзя же так, без подготовки, объявить Маше, что я отправляюсь на штурм Кронштадта. Недавно, в ноябре, она потеряла своего Станислава, погибшего под Перекопом. Лучше свидеться с ней, когда вернусь.
Родионов стал прощаться.
— До вечера вы, товарищ Бережков, свободны.
— Хорошо… Одного человека, товарищ Родионов, я действительно хотел бы повидать, прежде чем уехать.
— Кого же?
— Николая Егоровича Жуковского.
— Профессора Жуковского? Вы близко его знаете? Как он?
— Плох… Был второй удар. Он еще пытается работать, но…
— Как его лечат? Кто ухаживает за ним? Где он сейчас?
— Он в санатории «Усово». Там и врачи и сиделки… Да и ученики не забывают его…
Я запнулся, сказав это… Ведь я давно не навещал больного учителя.
— Товарищ Родионов, мне не хотелось бы уехать, не попрощавшись с ним… Тем более туда для аэросаней хороший путь. Через четверть часа я буду там.
— На аэросанях?
— Да… Хотите, товарищ Родионов, сейчас испытать их? Конечно, это не совсем как на морском льду, но все-таки и здесь вы сможете судить, каков этот род оружия.
Отогнув обшлаг шинели, Родионов взглянул на часы.
— Нуте-с… Поедем.
26
Не буду описывать эту нашу поездку на аэросанях.
Мой пассажир молча сидел рядом со мной. Конечно, даже короткий пробег позволял оценить боевые качества этой новой для него машины — машины, далеко шагнувшей от тех первых аэросаней, на которых когда-то я возил другого комиссара, черноусого члена Реввоенсовета 14-й армии.
Мы пронеслись через Петровский парк, потом мимо Ходынки, мимо Тушинского поля к берегу Москвы-реки и по ее руслу, где лежал плотный, нетронутый снег, к знаменитому сосновому бору Барвихи, к санаторию «Усово».
Главный врач санатория разрешил мне пройти к Николаю Егоровичу и посидеть у него четверть часа. Родионов остался с врачом.
Дверь палаты Жуковского была полуоткрыта. Впрочем, эта дверь вела не прямо в светлую, большую комнату — спальню Николая Егоровича, — а сначала в маленькую прихожую. Подойдя, я хотел постучать, но увидел в передней комнате Ладошникова.
Устроившись поближе к свету, он монтировал какую-то вещицу из новых, блестящих свежим лаком планок и брусочков, энергично ввинчивал шурупы. Работал он удивительно тихо, бесшумно. Что же он мастерит? Неужели даже и тут, возле больного Жуковского, возится с какой-нибудь моделью? Я негромко окликнул его. Ладошников оторвался от работы, приветливо кивнул мне, жестом позвал в комнату.
— Вот черт, заедает, — проговорил он. — Погляди… Что ты посоветуешь?
Я разглядел очень остроумную конструкцию наклонного вращающегося столика, который Ладошников сделал для Николая Егоровича, чтобы тому было удобнее читать полулежа. Что-то не ладилось в конструкции, столик плохо откидывался, и Ладошникову пришлось здесь заняться его доводкой.
— Извините, Михаил Михайлович, некогда… Николай Егорович не спит?
— Кажется, просто сидит… Отдыхает. Сегодня он много диктовал.
— Он каждый день работает?
— Да… Большей частью записываю я. — Ладошников грустно добавил: Спешит закончить.
Мы помолчали.
— А я приехал попрощаться… Сегодня уезжаю.
— Куда?
— Под Кронштадт… Понадобились наши аэросани. А кстати и водители. По-видимому, пойдем в бой…
— Кто же еще едет?
Я перечислил работников «Компаса», включенных нами в список.