Бек Александр Альфредович
Шрифт:
Он посмотрел в окно, повернулся ко мне, проговорил:
— Конечно, это не то… Хочется, Алеша, делать большие машины. Понимаешь?
Я ответил кивком. Еще бы мне этого не понимать?! Большой самолет, мощный мотор — ведь и я мечтал об этом. Ладошников опять метнул на меня взгляд из-под бровей и вдруг расхохотался.
— Но ежели ты будешь валяться, — сказал он, — то, я видимо, не скоро заполучу мотор для большой машины.
В эту минуту у меня мелькнула замечательная, как мне показалось, мысль. Я вскричал:
— Слушай! Давай пошлем к чертям всякое начальство! Будем сами строить большой металлический самолет твоей конструкции!
— Как же это сами?
— Очень просто… Как вольные конструкторы! Устроим свое проектное бюро, свои мастерские… Ты же сам говорил, что конструктор должен быть свободен!
— Дурень! Свободен от Подрайского…
— Ну нет… Полностью свободен…
— Погоди… На какие же средства будет существовать твое бюро?
— На хозяйственном расчете… Ты ж собираешься на заводе «Аэро» сначала заняться сковородками. А мы с тобой придумаем что-нибудь похлеще сковородок. Изобретем что-нибудь такое, что к нам сразу потекут денежки.
— Алешка, не туда заехал…
— Почему не туда? Создадим контору выдумок, собственный экспериментальный завод.
— Ты что же, хочешь стать капиталистом?
— Не капиталистом, а вольным инженером. Свободным поэтом! И дерзнем сделать такое, чего тебе никогда не позволят на службе!
— Нет, брат, я поеду в Питер.
— А я тебе докажу… Пойду путем вольного конструктора… Дай мне два-три года — и увидишь…
— Я вижу, что ты мелешь чепуху… Это, брат, мысли кронштадтцев, которые требовали «вольного капитализма»… А мы с ними разговаривали оружием. — Несколько смягчившись, Ладошников добавил: — Ты сам не знаешь, чего хочешь…
— А ты знаешь?
Ладошников неожиданно опять расхохотался.
— Знаю… Зверски хочу есть…
Как гостеприимному хозяину, мне пришлось отправиться на кухню и принести ржаную кашу.
4
— Вот тут-то и начинается, — лукаво улыбаясь, Бережков поднял указательный палец, — новая глава нашей невыдуманной повести. К этой главе подошел бы эпиграф: «Роковая минута приближалась [4] . Пушкин».
Предложив Ладошникову завтрак, я счел нужным извиниться за скудное угощение:
4
Цитата из неоконченного романа Пушкина «Арап Петра Великого».
— Понимаешь, нет больше ни черта. И мне и Маше выдали такой паек. Кроме того, еще со времен «Компаса» у меня остался целый мешок ржи. Этим и питаюсь. Как по-твоему, есть можно? Уварилась?
— Сойдет…
Ладошников безропотно стал уминать распаренные зерна ржи, выплевывая колючую шелуху.
— А почему ты, — спросил он, — не смелешь эту штуку?
— Негде… Во всей Москве нет ни одной мельницы, где нам с тобой смололи бы зерно. Не берут от частных граждан.
— Эх ты, изобретатель!.. Вздыхаешь, ноешь… Лучше сотворил бы мельницу.
В тот же миг я чуть не привскочил, словно подброшенный ударом тока. Грандиозная идея! Вот она, изумительная выдумка, первая из тех, которые принесут мне — вольному изобретателю! — потрясающие деньги, основной и оборотный капитал для моей будущей свободной экспериментальной мастерской.
Как завороженный я глядел на кашу. Ведь в учреждениях и на предприятиях до сих пор выдают пайки, до сих пор тысячи людей получают немолотую рожь и затем, выплевывая шелуху, едят кашу из вареных зерен, потому что их негде смолоть. Следовательно, в самом деле надо устроить мельницу! Теперь это разрешено. Клянусь, это нужно и государству!
Ну-с, дорогой Ладошников, посмотрим, что ты скажешь о твоем друге, свободном конструкторе, через год-другой?
Не помню, как я попрощался со своим гостем. Проводив его, я быстро оделся и выскочил из дому. Выскочил, чтобы найти помещение для мельницы.
5
С деревьев падали листья, скупо пригревало осеннее солнце. Куда идти? Чего долго раздумывать? Пойду навстречу солнцу. Распевая, я шагал по бульварам Садового кольца. Уши пылали, тротуар пружинил подо мной.
Близ Самотеки я заметил небольшой желтенького цвета особнячок, одноэтажный, с мезонином. Домик стоял на юру, на углу тихого переулка, и был нежилым, заброшенным — это угадывалось с одного взгляда. От забора, растащенного, очевидно, на дрова, остались лишь обрубки столбов; оконные стекла запылились и кое-где потрескались; на двери висел огромный ржавый замок.
Я потрогал замок и заглянул в окно. На полу валялись затоптанные обрывки бумаг, как это часто бывает в нежилых домах. Удалось разглядеть что-то странное: какие-то станки (ого, это подходяще!), какие-то ванны или корыта, брошенный около дверей продранный диван.