— Это не Валинор, — твердо возразил Роман. — Там никогда не было ни единого эльфа.

— Тогда почему мы должны уходить туда?

— Вы не должны, вы можете. Пойдет только тот, кто захочет. А кому там не понравится, сможет вернуться домой.

— Из Валинора никто не возвращается, а если это и впрямь не Валинор, то с чего бы кому-то пожелать отправиться в незнакомые земли?

— Потому что эта земля, — Роман топнул ногой, — больше не может быть вам родиной. Потому что среди эльфов уже триста лет не появилось ни одного ребенка! А там простор и тишина…

Тишина была и здесь, на площади единственного эльфийского селения. Страшная, недобрая тишина. Только что полуэльф Кэрдан Корабел произнес самую чудовищную вещь, которая могла коснуться эльфийского слуха. Даже ночью, под покровом шалаша, с глазу на глаз эльфы не смели говорить на эту тему, но каждого из них больно терзала общая беда. Только в песнях пелось о сладостном одиночестве вдвоем, когда двое остаются «одни на день пути в любую из сторон». Лесной народ не ведал гипербол и не знал преувеличений. Для любви молодой паре действительно требовалось такое сверхъестественное уединение. Именно так хитроумная природа ограничила рождаемость долгожителей; когда становилось тесно, эльфы просто не могли любить. Никакой зверь не мог помешать священному уединению, мешали только эльфы… и еще — люди. Два вида оказались слишком близки, и плодовитый человеческий народец вытеснил эльфов одним своим присутствием. И вот сейчас Кэрдан объявил об этом всем, громко, на площади. После такого оставалось только начинать войну и гибнуть в безнадежной схватке.

— Тебя следует убить, — медленно произнес владыка Лориэна.

— От этого что-нибудь изменится? Станет ли в Лориэне больше места? Если взамен меня родится хоть один эльф, я сам готов убить себя.

— Люди умеют лгать, — слова падали, словно сухие листья, но их слышали все. — Эльфы не лгут никогда. Ты кто?

— Я Кэрдан Корабел. Я могу ошибиться, но не стану лгать. И чтобы не было ошибки, я прошу помощи.

— Я не могу послать разведчика туда, откуда не возвращаются.

— А если кто-то захочет лететь сам?

— Эльфы — свободный народ.

Роман обвел взглядом собравшихся. Одинаковые фигуры, одинаковые лица, одинаковая одежда. Инстинкта здесь больше, чем разума, о какой свободе можно тут говорить? Но ведь даже среди домашних животных всегда находится такое, что бросит стойло и полную кормушку и уйдет в неизвестность, просто потому, что там его ждет новое. Так неужели народ эльфов настолько выродился и пал духом?

Эльфы, знакомые, малознакомые и те, чьи имена Роман не помнил, стояли неподвижно; на их лицах, которые непривычному человеку казались бы неразличимыми, не отражалось никаких чувств. Они просто стояли, и никто не собирался выходить вперед.

Ждать не имело смысла. Раз никто не натянул лука, его не убьют. Раз никто не шагнул вперед, он не выйдет уже никогда. Размышлять, сочиняя песни, эльфы могут столетиями, но когда надо делать, они или делают, или не двигаются с места.

Роман повернулся, чтобы уйти, и обнаружил, что за его спиной, недопустимо близко по эльфийским меркам, стоит Анетэль. В обычном своем плаще, с неизменным луком и с небольшим заплечным мешком, который собирается только перед долгим походом.

Роман с трудом сдержал улыбку.

— Идем, — просто сказал он.

Граница священной рощи была близко. Деревья здесь росли необычайно густо, кустарник и молодой подрост переплетались и стояли стеной: может быть, эльфы специально выращивали на пути непрошеных гостей непроходимые заросли. Непроходимые для человека, когда у него нет ни пилы, ни бульдозера. А вот эльф шагал не торопясь и даже умудрялся беседовать.

— Отправиться с тобой хотели многие, но я сказал, что раз ты говорил со мной первым, то мне и следует идти.

— А я и не слышал, как ты подошел ко мне.

Анетэль усмехнулся, но смеяться не стал. В походе можно разговаривать, но нельзя хохотать.

— В ту минуту, когда ты сказал, что пойдет только тот, кто хочет. Иначе, как бы ты остался жив после слов Гладриэля, что тебя следует убить.

— Я и сам удивился, что еще жив.

Они остановились. Кустарник кончился, ровное открытое пространство тянулось впереди, и там, совсем неподалеку, приземисто лепились бревенчатые строения мотеля «Гарцующий пони». Конечно, оттуда не могли рассмотреть две фигуры в плащах-невидимках, но Роман заранее представлял растерянную физиономию самозваного Лавра Наркисса, когда перед ним предстанут удивительные путники, разговорами о которых он кормится последние три года.

— Нам обязательно заходить в людские селения? — спросил Анетэль. Голос его был ровен, но Роман отчетливо ощутил тревогу лесного жителя. — Может быть, проще пробраться к твоему кораблю неприметно, окольными тропами?

— На космодром не бывает окольных троп, — ответил Роман, — и мы пройдем туда открыто. Я был в Лориэне эльфом, ты будешь среди этого народа человеком. Никому в голову не придет поднять на тебя руку, и даже если кто-то станет смеяться, то в смехе не будет злобы. Пока мы идем по земле людей, мы будем ходить, как люди.