С минуту стояли путники, подавленные ужасом и величием этой картины, но это было одно только мгновение.

Тотчас же Мазепа и Гордиенко бросились отыскивать дорогу. Однако это было не так-то легко сделать, — все было засыпано одним ровным и пушистым снежным ковром: на расстоянии десяти шагов все уже исчезало из виду, затянутое густою, непроглядною, волнующеюся снежною пеленой. Один только силуэт корчмы темнел среди этого разгулявшегося снежного моря.

— Черт побери, да этак негодяю удастся скрыться от нас, — проворчал себе под нос Гордиенко, — в такую погоду стоит только отъехать на десять шагов, чтобы совершенно скрыться из глаз. Ишь, разгулялась скаженая заверюха, следов хоть не ищи!

— Постой! Собаку пустим! — вскрикнул Мазепа.

— А что ж, твоя правда, — обрадовался Гордиенко. — Хе, важное будет полюванье, с хортами, с доезжачими!

Мазепа приказал спустить Кудлая.

Собака, все время рвавшаяся из рук державшего ее казака, казалось, только и ждала этого момента: с диким лаем и воем бросилась она в сторону и начала беспокойно кружиться вокруг корчмы. Как гончая, потерявшая след зверя, бросался Кудлай с жалобным воем во все стороны, то взрывая носом снег и разгребая его лапами, то подымая голову и словно прислушиваясь к каким-то отдаленным звукам.

С напряженным вниманием следил Мазепа за Кудлаєм, как вдруг собака припала к земле раз, другой, сделала несколько шагов вперед, снова ткнулась носом в снег и с громким лаем, как стрела, полетела вперед.

— Есть след! За мною, панове! — воскликнул Мазепа! и, пришпоривши коня, бросился вместе с Гордиенко вслед за Кудлаем.

Казаки последовали за ними в некотором отдалении.

Ветер дул прямо в лицо всадникам, нанося на них целые облака снега, забиваясь под их одежды своими цепкими ледяными когтями, но всадники не замечали ничего, они неслись сколько было силы, стараясь не отставать от черной точки, мелькавшей перед ними впереди. Прошло минут двадцать такой езды; уже во встревоженное сердце Мазепы начало закрадываться сомнение в верности взятого направления, как вдруг собака залаяла громко, радостно.

— Тс! Почуяла! — прошептал он задыхающимся от волнения голосом.

— Есть, есть! Он! Смотри! — ответил таким же шепотом Гордиенко и вытянул руку вперед.

Мазепа взглянул по указанному направлению и действительно увидел, что впереди, сквозь белую пелену несшегося снега, смутно чернел какой-то силуэт, мерно подымавшийся в снежных волнах.

— Кудлай, назад! — крикнул негромко Мазепа.

Собака, почуявши голос своего хозяина, вздрогнула и остановилась.

— Назад! — повторил грозно Мазепа.

Но Кудлай не двигался с места.

— Назад! — прошипел опять Мазепа. На этот раз собака послушалась хозяина и, поджавши хвост, приблизилась к коню.

— Набрось на него аркан, — и гайда вперед! — произнес отрывисто Мазепа.

Гордиенко исполнил его приказание.

Казаки пришпорили лошадей и понеслись по направлению к черному силуэту, мелькавшему перед ними впереди.

Расстояние быстро уменьшалось, и через несколько минут Мазепа и Гордиенко могли уже явственно убедиться в том, что двигавшийся перед ними силуэт был не кто иной, как шляхтич, повстречавшийся с ними в шинке.

— Ну, Боже, помоги! — прошептал Мазепа и, приложивши руки к губам, прокричал громко:

— Гей, чоловиче добрый!

Раза два пришлось ему повторить свой крик, так как ветер относил его назад, пока шляхтич услыхал обращенный к нему возглас.

— А кто там, гей! — ответил он, придерживая коня и оборачиваясь назад.

— Благородные шляхтичи, путники, сбились с дороги! — отвечал Мазепа, подлетая к незнакомцу, и вскрикнул, взглянувши ему в лицо, с самым радостным изумлением: — Ге! черт меня побери, да ведь мы, пане, виделись с тобой в шинку.

— А, пан с волкодавом, как же, как же! — отвечал шляхтич, по–видимому обрадовавшийся встрече с двумя живыми существами в этой ужасной снежной равнине. — Куда путь держите, панове?

— Да вот спешили в Острог… А теперь сбились совсем с пути… Хотели тебя спросить, куда эта дорога ведет?..

— А гром меня убей, если я уверен в том, что она не ведет в самую преисподнюю! — вскрикнул с досадою незнакомец. — Сам вот отбился от своего обоза, а теперь еще нелегкая дернула выехать в такую погоду, думал, что уже совсем заблудился, да вот Бог хоть вас послал.

— Да, втроем как-то веселее, — отвечал весело Мазепа, потирая руки, — может, и добьемся до какого-либо жилья. Так ты, пане, не здешний?

— Волк меня съешь, если я не блуждаю по этим пустырям в первый раз. Я варшавяк, пане, — произнес незнакомец своим напыщенным тоном, — и, клянусь Богом, им уже не удастся в другой раз никакими комиссиями заманить меня в эту глушь.

— Варшавяк! — вскрикнул радостно Мазепа. — Руку, руку твою, благородный шляхтич! Значит, мы с тобой и земляки — я тоже из Варшавы, да вот уже целый год должен таскаться по этим болотам. Ну, что, как там у нас? — и Мазепа принялся расспрашивать незнакомца о варшавской жизни.