Шрифт:
«Я с дочкой, бывало, и не по одному дню на хлебе да на воде сидела! Когда надо было пальтишко девчонке какое купить или туфлишки… А уж этим толстозадым и подавно ничего не будет. Можно подумать, они после выписки дома три раза на дню едят! Как же, на пенсию-то! Прямо расшиковались!»
И в смысле приема лекарств больные делились на две неравные группы. Большинство больных лекарства все-таки принимало постоянно — те, кто давал на лекарства «хороший ответ». Они сознавали пользу медикаментозной терапии и даже специально просили районных докторов положить их в больницу, чтобы не тратиться на таблетки. Больные же из второй группы прием лекарств по разным причинам саботировали.
Альфия, естественно, прекрасно об этом знала и всегда требовала от Нинки, чтобы та тщательно отслеживала настроение больных и их желание или нежелание лечиться. Но для Димы в этой работе открывалось столько нюансов…
— Так вы лекарства пили или нет? — повторил он свой вопрос.
— Затемнеет моя душа, если скажу вам неправду. Не пила лекарства я, Дмитрий Ильич.
— Сколько дней не пили? Три дня, четыре, неделю?
— Месяц уже почти не пила.
— Да вы что? С ума сошли?
Хохлакова молчала.
— Почему не пили лекарства?
Она еще помолчала.
— Меня с них разносит.
— Как это разносит? Куда?
— Вширь разносит. И вглубь. Я уже в теле своем просто не помещаюсь.
Теперь Сурин посмотрел на больную по-новому.
«У нее нарушение жирового обмена. И отек. Что же я должен в этом случае сделать?»
— Вот что, Ольга Евгеньевна, — сказал он твердым голосом, как раньше разговаривал со своими хирургическими больными. — Я поменяю вам лекарство. Но вы будете по-честному его пить. Хорошо? Договорились?
— Хорошо. Только вы не будете мне делать разряды?
— Что за разряды? — «Электрошоковая терапия, что ли? Так ее же, наверное, уже не применяют…»
— Электрические. Я от них помру.
— Не буду назначать вам никакие разряды. Сначала уколы два раза в день, потом таблетки. Согласны?
Гул в голове усилился до максимума.
— Давайте-ка еще и давление смеряем.
Как Дима и думал, ко всем психиатрическим делам присоединился еще гипертонический криз. Давление зашкалило за сто восемьдесят.
— Оля, пошли в процедурку на капельницу.
— Вы же сказали, укол?
— Нет, надо капельницу.
— Нинка будет делать?
— Ну, если хотите, я сам поставлю.
Он увидел, как с толстой щеки Хохлаковой поползла к бугристому подбородку широкая дорожка слезы.
— Оля, ну что такое? Пошли!
— Пойдемте, Дмитрий Ильич! Я с вами пойду. — Она отлепила руки от головы и вытерла щеки. — Я знаю, я верю, Дмитрий Ильич, что вы меня вылечите. Я с вами не умру.
Он взглянул на ее расплывшееся, красное, в синеватых прожилках лицо, на крупные дрожащие руки, на мокрую на груди рубаху — и вдруг почувствовал, что и у него подполз к горлу какой-то странный, противный комок.
Таня
Татьяна сидела боком к столу и невидящим взглядом смотрела в окно. Альфия проводила с ней в своем кабинете так называемую беседу. У терапевта — фонендоскоп, у хирурга — скальпель, у офтальмолога — лупа, а у психиатра — беседа. Вот единственно информативный метод, позволяющий психиатру говорить, что он понимает состояние больного.
— Татьяна Петровна, вы меня не слушаете?
Альфия состояния Татьяны все еще не понимала. За последние несколько дней та несколько раз не только по-разному рассказала о своей жизни, но и полностью изменила представление о себе у Альфии. Если бы у нее спросили, Альфия могла бы сказать, что в течение недели у нее в кабинете побывали две разные женщины, внешне похожие друг на друга. Более того, в последние два дня Альфия находила у пациентки все меньше и меньше поводов для лечения. Вот только оптимизма у Альфии неприбавлялось.
«Ничего они не понимают, эти доктора, — думала Таня. — И мне отсюда не выбраться. Никогда».
Альфия делала вид, что ведет легкую беседу, но сама внимательно наблюдала за больной. «Опыт показывает, что такие тяжелые состояния, как было у нее, быстро не проходят. Не может же быть, что мне вдруг попался какой-то совершенно уникальный случай? — думала Альфия. — Рецидив может возникнуть в любой момент, если я отменю лечение. Разве я вправе так рисковать?»
— Татьяна Петровна, вам интереснее то, что происходит на улице? Вы не хотите поговорить со мной?
Таня перевела на доктора взгляд. Альфия отметила про себя: «Глаза у нее светлые, взгляд внимательный, спокойный. Мимика сохранена. Выражение лица чуть раздраженное…»
— Откровенно говоря, мне наплевать, что происходит на улице, — глуховатым голосом проговорила Татьяна. — Мне неизвестны ни эта улица, ни этот городок или поселение, не знаю, как это правильно назвать… Я обеспокоена тем, что нахожусь в больнице. Я не знаю, что со мной произошло, почему я сюда попала. Я мало что помню, и это приводит меня в отчаяние.