Люся поозиралась по сторонам. Обстановка показалась ей не слишком гигиеничной, и от угощения она отказалась, усевшись на край стула.

— Так вот, — по-видимому, возвращаясь к прерванному разговору, сказал Волков. — Просто невероятная история. Понимаете, мы никаких таких грибочков домашних сроду не заготавливали — стиль жизни не тот! Не говоря уже про всякие там кровяные колбаски и прочие пережитки натурального хозяйства. Откуда? Откуда могли взяться эти бактерии ботулизма?

— А откуда они обычно берутся? — поинтересовался Митя.

— Из этих самых колбасок-грибочков, я же сказал! — раздраженно бросил Волков. — Но что самое удивительное, самих бактерий тоже не обнаружили никакие анализы! Да и откуда им взяться, если перед операцией дочь просто напичкали разными бисептолами, антибиотиками и противовирусными лекарствами. В общем, сплошная неясность. Откуда мог взяться яд без бактерий? Невозможно! — Волков сощурился и уставился на потолок, как будто бы там вдруг включился телевизор.

— А яд, сам яд, что — обнаружили? — осторожно поинтересовалась Люся.

— Нет, тоже не обнаружили, — вздохнул Волков. — Но врачи говорят, что симптомы похожие. К тому же этот яд вообще практически нельзя обнаружить. Его слишком мало надо, понимаете? Странная история, да?

Митя почему-то вскочил и побежал к окну.

Максим Геннадьевич всей ладонью потер лицо. Только сейчас Люся обратила внимание, что рядом с ним стоит бутылка коньяка.

— А можно на картину посмотреть? — тихонько спросила Люся.

— Ах да. Вот она! — и он указал на закрытый материей мольберт.

Люся откинула покров и ахнула: девушка на картине была как живая. Казалось даже, что она дышит. И при этом выглядела она абсолютно неестественно. Странно вывернутая рука рисует на стекле подобие не то церковнославянских, не то греческих символов. Лицо как будто обращено к загадочным вензелям на окне, а глаза смотрят прямо на зрителя. И какие глаза! Зачарованная увиденным, г-жа Можаева не могла отвести взгляд.

— А что она пишет? — спросила Люся.

— Как вы думаете?

— Я думаю, что-то из священного писания, — предположила г-жа Можаева.

— Именно, — удивленно и одновременно довольно ответил Максим Геннадьевич. — Попробуйте угадать дальше.

— Я думаю, это одна из заповедей, — пошла по наиболее простому пути Люся.

— Верно мыслите. Осталось самое простое.

— Заповедь новую даю вам: да любите друг друга, — догадалась г-жа Можаева.

— Примерно так, — кивнул Волков и даже, кажется, немножко улыбнулся.

— Почему вдруг вы решили использовать такие малопонятные символы? Может, лучше было по-простому, по-русски написать? Сейчас ведь даже церковные книги понятными буквами пишут.

— Была у меня причина. Знаете как — раньше все хотели просто рассказать о сложном и малопонятном. А теперь обратная мода — все хотят видеть сложное и непонятное, за которым стоит простое. Только в таком виде простое и может сегодня достучаться до нас. Можете считать это модой, а меня— модным художником…

Люся совсем потерялась — уж от кого она не ожидала разговоров о моде, так от этого человека, рисующего людей с такими лицами. Одно слово — странная семейка.

— Вы извините, Максим Геннадьевич, нам с Людой, наверное, уже пора. Правда, Люся? — ожил Митя.

— Угу, — кивнула г-жа Можаева, направляясь к двери. — До свидания, — попрощалась она с Волковым.

— Приходите еще, молодые люди. И вы, Людочка, приходите. Может быть, я с вас балерину рисовать буду.

Спускаясь по лестнице, г-жа Можаева, заподозрившая, что над ней издевались, негодовала:

— О господи! Он точно сумасшедший — с меня рисовать балерину! Или это местный юмор такой?

— Да забудь, он с большими странностями, я уже понял, — успокаивал Люсю Безбородов. — Он в кактусе видит Храм Христа Спасителя, в тебе, видишь, балерину разглядел.

— А ты вообще зачем сюда опять притащился? — поменяла объект агрессии г-жа Можаева. — Зачем ты человека мучаешь?

— Да вот, спросить у него хотел, почему он свою почку дочери не отдал.

— Спросил?

— Спросил. У него у самого диабет.

— А мать у Катьки есть? — заинтересовалась безбородовским ходом мысли Люся.

— Мачеха.

— Ну тогда понятно. У них просто не было другого выхода, как ждать донора. Но, по-моему, это все-таки глупо — подозревать Волкова в убийстве.