– Зря ты позволил Владимиру пить хмельной мед, – с упреком в голосе промолвил Добровук. – Пиршество еще не завершилось, а младень уже лыка не вяжет. Перед гостями неудобно, тем паче перед родней невесты.

– У Владимира ныне двойное торжество: он победителем вступил в Новгород и брачуется со знатной варяжской невестой, – отозвался Добрыня на упрек Добровука. – Опять же Владимиру недавно исполнилось пятнадцать лет. Для него начинается пора возмужания, значит, и хмельное питье ему пора распробовать. А то, что Владимира развезло с двух чаш хмельных, так поначалу-то такое со всяким случается. – Добрыня усмехнулся, подмигнув Добровуку. – Ты сам-то в какие годы к вину и пиву пристрастился, а? Неужто не упивался до рвоты по первости?

Добровук ничего не сказал на это, с хрустом давя грецкие орехи своими сильными пальцами.

Вокруг шумело пиршество. Несмотря на прохладную октябрьскую погоду, столы были поставлены прямо на теремном дворе, поскольку гридница не могла вместить такое множество народу, пришедшего со всего Новгорода на свадьбу Владимира и Аловы.

Возглавляемое Добрыней варяжское войско нагрянуло в Новгород неожиданно, застав врасплох воеводу Рагнфреда и его дружину. Киевляне бежали из Новгорода, не оказав воинству Добрыни никакого сопротивления. Рагнфред и его люди даже не успели прихватить с собой добро, награбленное в Новгороде. Какие-то из этих богатств были возвращены новгородцам, однако большую часть мехов, тканей и злата-серебра Добрыня повелел раздать варяжским дружинам как плату за их участие в этом походе. Добрыня не хотел, чтобы падкие на грабежи викинги творили насилия в Новгороде, поэтому он убедил новгородских бояр умаслить буйных варягов щедрыми дарами.

Войско Добрыни вступило в Новгород около полудня, а уже на закате солнца началось свадебное пиршество на княжеском подворье, где повсюду виднелись следы пребывания киевской дружины и ее поспешного бегства отсюда.

Захмелевшего Владимира, который принялся горланить срамные песни, подпевая приглашенным на свадьбу скоморохам, слуги взяли под руки и под насмешливые реплики гостей увели в опочивальню. Это было сделано по распоряжению Добрыни, которому не понравилось столь развязное поведение юного князя. Дабы окончательно утихомирить не в меру разошедшегося Владимира, Добрыня тоже пришел в княжескую ложницу и надавал племяннику пощечин.

Прежде никогда такого не бывало, поэтому Владимир изумленно вытаращил глаза на Добрыню, переполняемый обидой и злостью.

– Как ты смеешь, дядя, руку на меня поднимать! – выкрикнул Владимир, отталкивая от себя челядинцев, которые хотели помочь ему раздеться. – Я же князь новгородский, а не какой-нибудь холоп!

– Вот и веди себя по-княжески, племяш, – спокойно и нравоучительно проговорил Добрыня, властным жестом выпроводив слуг из спальни. – На тебя весь Новгород смотрит и войско варяжское, а ты упился хмельного меду, как скотина. Не дело это, дружок. Снимай-ка с себя сапоги и одежку, ложись-ка почивать, мил друг.

– Где невеста моя? Пусть приведут ее сюда! – капризным голосом молвил Владимир, стянув с себя через голову длинную багряную свитку, расшитую золотыми нитками на рукавах и по вороту. – Ох, что-то мне нехорошо, дядюшка. Голова моя будто каменная стала…

Оставшись в белой исподней сорочице, Владимир бессильно повалился на постель, раскинув руки в стороны.

– Наперед будешь знать, племяш, каково вкушать хмельное питье без меры, – добродушно ворчал Добрыня, стаскивая с юного князя сапоги и скарлатные порты. – Отлежись покуда, а я к гостям вернусь. Да перевернись на бок, дружок, так-то тебе легче будет. Сам никуда не ходи, коль надо чего будет, кликни челядинцев. Они тут рядом, за дверью.

Промычав что-то невразумительное, Владимир подполз к подушке и уткнулся в нее лицом. Его растрепанные светлые волосы поблескивали золотистым отливом в свете масляного светильника. Светильник был подвешен к массивной потолочной балке. Направляясь к выходу из ложницы, рослый Добрыня едва не задел его головой.

Владимир не заметил, как заснул, словно провалившись в темную яму. Пробудился он от того, что чья-то рука осторожно касалась его густых вьющихся волос. «Ну чего тебе? Чего?» – ворчливо обронил Владимир, не открывая глаз, полагая, что это вернулся его дядя.

Расслышав рядом тихий вздох и нежный девичий шепот, Владимир оторвал голову от подушки, приподнявшись на локте.

Рядом с ним сидела на смятой постели Алова в своем длинном свадебном наряде из тонкой светло-желтой парчи. Этой стройной и хрупкой на вид девочке вот-вот должно было исполниться двенадцать лет. Увешанная множеством золотых украшений, с длинной белокурой косой через плечо и с блестящей диадемой на челе, Алова выглядела чуть старше своего истинного возраста. За свадебным столом Алова держалась с нарочитой строгостью и надменностью, как учила ее мать. Теперь же наедине со своим юным мужем Алова была совсем другая, она с улыбкой взирала на Владимира, глаза ее радостно блестели, ее милое лицо дышало открытой непосредственностью.

Такой Алову Владимир увидел впервые. До этого им ни разу не удавалось оставаться наедине, со дня их знакомства на острове Ведде подле них постоянно кто-то находился. Чаще всего это была мать Аловы или ее служанки. От Владимира же ни на шаг не отставали Добрыня и его особо доверенные гридни. Под взорами взрослых Владимир чувствовал себя скованно и неловко. Алова казалась ему излишне молчаливой и замкнутой, она старалась не встречаться взглядом с Владимиром, отвечала односложно на все его вопросы. Владимира даже порой посещала мысль, что Алове в тягость всяческое общение с ним.