Лишь бы только быть рядом с ним, с ее любимым.., вот сейчас встать.., подойти к нему.., обнять и прижаться, прижаться к нему.., крепко-крепко!.. прильнуть... навсегда... навек!.. отдать, пожертвовать ради него всем... собой, жизнью, судьбой... Всем! Только бы любить его, только бы видеть его, только бы дышать им...

— Хм! — раздался вдруг в голове у Антонины Захаровны какой-то отчетливый смешок, в котором почудился ей почему-то голос Альберта Игнатьевича, и она словно очнулась.

Он был уже совсем рядом. Он сидел на полу у ее ног и гладил ей руки, тихо и ласково, с невыразимой любовью целовал их, каждый отдельно пальчик... Забытая и брошенная фигурка небрежно валялась рядом с креслом.

Антонина Захаровна резко, не успев даже ничего понять и подумать, одним рывком высвободила руки, нагнулась и крепко схватила амулет.

Ее любимый не сопротивлялся. Он не пытался ее удержать, как-то помешать ей. Он лишь бессильно уронил руки и безвольно опустил на грудь голову. И было в этом его жесте столько тихой покорности, тоски и боли, что Антонине Захаровне стало вдруг его безмерно жаль, как будто она его только что чем-то незаслуженно обидела, оттолкнула, предала...

Ей захотелось его как-то утешить, успокоить, сказать что-то хорошее, приятное, но она не знала, что.

— Прости меня! — вдруг неожиданно вырвалось у нее. Он с удивлением поднял глаза.

— Что ты, милая! — с бесконечной любовью и состраданием глядя на нее, тихо произнес он. — Это ты меня прости. За все! За все годы без меня. За то, что я ушел тогда. Но знаешь, любимая, я ведь не мог остаться!..

— Ты меня любишь? — замирая, спросила Антонина Захаровна.

— Люблю ли я тебя?! — с горечью воскликнул он. — Я люблю тебя так, как могут любить одни только боги! Или демоны. Даже сильнее! Даже еще больше!!

— Больше?.. — как эхо, зачарованно откликнулась Антонина Захаровна.

Ей хотелось слушать и слушать его, еще и еще. Смотреть, любоваться им, упиваться звуками его голоса. Чтобы он говорил и говорил, рассказывал и рассказывал о своей великой любви к ней!.. Божественной! Дьявольской. Демонической!

— Больше! — с еще большей горечью глухо подтвердил он. — Больше, чем дозволено даже богам. Я оставил тебе свой амулет, хотя и не должен был, не смел этого делать...

— Но почему же ты все-таки тогда ушел?! — с укором и переполненным слезами сердцем переспросила Антонина Захаровна. — Ты боялся наказания?

— Я ничего не боюсь, женщина! Ничего и никого! — гневно вскинул он голову, и Антонине Захаровне вдруг почудилось на мгновенье, что у ее возлюбленного выросли за спиной два огромных черных крыла, а на его точеном мраморно-прекрасном лице промелькнуло на миг что-то до такой степени властное, дикое, непокорное, неукротимо- гордое и надменное, что она даже отпрянула невольно и зажмурилась слегка, как от вспышки яркого света.

У нее захватило дыхание, настолько он был в этот момент божественно-величественен и дьявольски-красив. Да! Это был ангел. Пусть и падший. За которым можно было пойти куда угодно. Даже в ад.

— Тогда почему же?.. — задыхаясь и теряя уже и самообладание и рассудок от захлестывающей всю ее, все ее существо, волны нестерпимого восторга и блаженства, еле слышно прошептала она. — Почему?!..

Он опустил глаза. Потом, после паузы, показавшейся женщине вечностью, медленно-медленно поднял их, и взгляд его, светлый, лучистый и прозрачный, вторгался, казалось, прямо в душу.

— Я боялся за тебя, любимая, — с неизъяснимой нежностью произнес он, и Антонина Захаровна увидела, что глаза его слегка увлажнились и заблестели, и взгляд затуманился.

— За меня?.. — безвольно переспросила Антонина Захаровна, чувствуя ясно и бесповоротно, что она не только фигурку, но и самою себя с радостью отдает ему сейчас по первому его слову, что самое большое ее желание — это самой стать его рабой, служанкой, прислугой, кем угодно! лишь бы только видеть его хоть время от времени, лишь бы быть иногда рядом с ним, около него! Любоваться на него, слышать его голос. Такое это огромное, безмерное, немыслимое, ни с чем не сравнимое счастье!

— За тебя, любимая.., — с грустью повторил он и печально потупил взор. — Моя любовь как смерч, как вихрь, как лавина, как ураган!! Как лесной пожар! Она сжигает душу дотла, перемалывает ее, прокатывается по ней, не оставляя после себя ничего, кроме золы и пепла! Смертным нельзя любить богов.

Антонину Захаровну душили слезы, сладкие слезы безумия, восторга, нежности! Слезы катились по ее щекам, капали на кресло, на платье, на фигурку... Ей было так хорошо, как не было еще никогда в жизни! Даже тогда.., давно... когда они были вместе. Она даже не представляла себе, что такое вообще возможно!

Перед глазами у нее все медленно поплыло, закружилось; и она почувствовала, что летит, летит в какую-то бездонную, бесконечную пропасть...

Повинуясь мгновенному, безотчетному толчку она внезапно схватила фигурку и порывисто протянула ее своему возлюбленному. На! возьми!..