— Спаси-и-ите-е! — в отчаянии закричала Эвелина, из последних сил пытаясь вырваться.

Совершенно напрасно. Потому что в ответ на ее крик послышалось обеспокоенное:

— Иду, иду! Кого спасать-то? — Переваливаясь на кривых ножках, к ним спешил жирный Упырь.

— …Все, девочка, — говорил граф, щелкая крышечкой одного из своих перстней. Из перстня на ладонь ему высыпалась горсть зеленого порошка. — Играть в прятки мы больше не будем. Я вижу, ты и так все знаешь. Не бойся, я не стану тебя убивать. Ты просто откроешь сейчас рот, проглотишь вот этот порошок — и…

Он не договорил, потому что споткнулся о Фауля.

Дело в том, что, пока шли споры, Фауль пытался пролезть меж графских ног. Совсем так ненавязчиво, совсем так, знаете ли, застенчиво… Однако, увы, попытка оказалась неудачной.

Нет-нет, кот не пострадал! Но ноги графа устоять не сумели: его сиятельство споткнулись, перекувыркнулись через голову, а зеленый порошок рассыпался по каменным ступенькам.

Пока граф катился вниз по лестнице, девочки и кот торопливо бежали вверх…

Кажется, оторвались… Кажется, оторвались… Тяжело дыша, уже не в силах бежать, девочки шли вперед.

Звуков погони не было слышно. Но впереди — тупик. И дальше идти некуда. То есть абсолютно: коридор заканчивался одинокой запертой дверью.

— К-как ты д-думаешь, они нас п-потеряли? — спросила Эвелина, изо всех сил нажимая на ручку двери.

— С-с… уверенностью… с-с… уверенностью могу сказать, что п-потеряли, — отвечала служанка.

Снова и снова Эвелина нажимала на ручку двери. Но нажимай, не нажимай — если дверь заперта, то…

Какое-то время стояли, прислушиваясь. В коридоре царила гробовая тишина. И прижавшись к Марион, Эвелина прошептала:

— Ты знаешь… в приюте, где я жила… там было так уютно. А матушка Молотильник — это необыкновенная женщина. Душевная, милая…

— Не может быть! — удивлялась Марион. — А я думала, милее моей мачехи нет никого на свете!

Разговор прервал Фауль. Он вдруг выгнулся, зашипел, а шерсть на спине его встала дыбом. Ох, явно кот что-то чувствовал!

— Ах! — вздрогнула Эвелина, прислушиваясь.

А в следующий момент уже явственно застучало на лестнице. Загромыхало, зашелестело… Сюда кто-то шел.

Сюда кто-то шел!

Прижавшись к стене, Эвелина дрожала всем телом. Ах, боже мой… ах, боже мой…

— Да, здесь пахнет кошкой, — говорил голос с лестницы.

Жутко знакомый голос!

— Даже, я бы сказал, котом. Погоди-ка… Да, без сомнений: котом, имя которого начинается на букву «Ф». Ты ведь знаешь, я чую кошек за версту. А тут и версты нет. Футов, я бы сказал… Футов, я бы сказал…

В глазах у Эвелины начало темнеть, ноги сами собой стали подгибаться…

— Нет, он явно где-то тут. Глянь-ка вон в той комнате, а я пока… — Шаги из-за стены направились прямо к девочкам.

Боже всевышний, не оставь заботой своей сирот! Изо всех сил вжимаясь в самый угол дверного проема, девочки принялись вспоминать молитвы.

А шаги графа становились все слышнее…

А девочки дрожали…

А тень графа метнулась по стене соседней залы…

А девочки перестали дышать…

Ах, если бы стать невидимыми! Совсем ненадолго! Совсем на чуть-чуть!..

Девочки закрыли глаза.

И именно в этот момент дверь за их спинами внезапно дрогнула. Да, именно в этот момент: дрогнула — и отворилась.

Сначала в проеме появился свет. Потом — рука со свечой, потом — знакомая фигура…

— Господин Бартоломеус!

Не говоря ни слова, управляющий схватил обеих девочек за плечи и утянул в свою комнату. Затворил дверь…

— Ах, дорогой господин Бартоломеус! — От волнения Эвелина так ослабла, что не то что не могла улыбаться, а еле стояла на ногах.

— Скорее, скорее, — приговаривал управляющий, заталкивая обеих девочек в маленькую каморку без окон.

Бартоломеус захлопнул за ними дверь — все погрузилось в полную тьму.

Далее раздался стук в дверь. Потом — голос графа Шлавино:

— Добрый вечер, Бартоломеус. Ты еще не спишь?

— Нет, ваше сиятельство. Не имею привычки ложиться раньше полуночи.

— Да… А не проходили ли тут служанка ее сиятельства и… Не проходили?

— Абсолютно никого, ваше сиятельства.