— …замок. Называется замок Нахолме, потому что стоит на холме. Да, а пустует со времени смерти моего первого хозяина — графа Эдельмута. Он погиб на войне…

Пока Эвелина любовалась видом из окна, управляющий рассказывал. Эвелина слушала невнимательно. Тем более что речь шла о прежнем владельце замка. Гораздо интереснее было наблюдать за самим рассказчиком. Он стоял в почтительной позе у камина — прямой, невозмутимый — и отутюженным в складочку голосом повествовал:

— …да, погиб на войне. Супруга его — ваша матушка — обвенчалась с нынешним… графом. Вскоре после этого произошло несчастье. Ваше сиятельство похитили во время прогулки вон из того лесочка, не успела нянька чихнуть. Итак, нянька отвернулась, чтобы чихнуть, повернулась — вас уже не было. После несчастья их сиятельства переехали… да, уехали из этого грустного места в свой замок Наводе. Супруга графа, ваша матушка, скончалась. И сейчас граф живёт как затворник, как я уже говорил, в замке Наводе.

Солнце зашло за тучу, в комнате разом стемнело. В волнении прижав руки к груди, Эвелина призналась:

— Ах, мне так страшно! Оттого, что уже сегодня, уже сейчас увижу моего отца!

— Отца?.. — Управляющий скользнул взглядом. — О нет, ваше сиятельство, вы, наверное, ещё не до конца осведомлены. Существует одна небольшая деталь во всей этой истории…

Тут дверь приотворилась, и управляющего громко окликнули:

— Бартоломеус!

Извинившись, тот вышел.

В высоком кресле сидел граф: гордая осанка, сверкающие перстни, золотая цепь на груди.

— Дочь моя! — поднялся он ей навстречу. — После стольких лет я снова вижу тебя. Ты выросла и стала похожа на мать. — Он смотрел, не скрывая любопытства. — Да, на мать.

Обедали за длинным столом, покрытым белой скатертью. Блестели канделябры, звенели ножи. Прислуживал господин управляющий собственной персоной.

— …Ты видишь, дочь моя, Бог послал нам радость так неожиданно, что мы не успели подготовиться. В замке нет слуг, одни бестолочи. И потому Бартоломеусу приходится самому, собственнолично…

Граф безостановочно болтал. У него были странно водянистые глаза и необычайно подвижные черты лица. Говорил он быстро, не забывая при этом улыбаться двумя рядами белых зубов. И выглядел при этом… Нет, не сказочным принцем. Стыдно признаться, но Эвелине вспомнилась зубастая лиса из басни.

Шуршали салфетки, позвякивала посуда, играли тени на стене — Бартоломеус двигался бесшумно. Непонятно, прислушивался ли он к беседе своих хозяев или же пребывал в сонном полузабытьи — так бесстрастно было его лицо и механичны движения.

— …Чего только ни рассказывают про старые замки, — говорил меж тем граф, разделывая зайчатину под белым соусом. — А вот про этот болтают, будто… Бартоломеус! Что за зайцы водятся у вас тут в окрестностях? — Вилка и нож его сиятельства зло боролись с мясом. — Тощие, как… А жесткие, как… Что же касается слухов: от двоих… нет, троих… а то и четверых… — Граф на миг задумался. — Если не сразу от шестерых… так вот, по дороге в замок я слыхал одно и то же… Бартоломеус, вы мотаете на ус?

— Какие слухи коснулись ушей вашего сиятельства? — Бартоломеус с салфеткой в руках подошел ближе.

— Жуткие слухи. — Граф поднял глаза. — Болтают, что каждую ночь, в полнолуние, в этом замке появляется… монстр.

— Монстр, ваше сиятельство? — переспросил Бартоломеус. И звучало это примерно так же, как «еще зайчатины, ваше сиятельство»?

— Да, монстр. Монстр — и без головы. Какого мнения вы об этом? Ведь вы живете в замке столько лет. Встречали вы тут монстра?

Монстр! В ожидании ответа Эвелина затаила дыхание. Граф не сводил с управляющего любопытного взгляда.

Но Бартоломеус остался невозмутимым, как холодная гладь зеркала.

— Нет поводов для беспокойства, ваше сиятельство. В замке нет монстра.

Уверенный ответ управляющего поставил в интересной теме точку. Беседа приостановилась. Граф погрузился в задумчивое молчание. Почти весь остаток обеда Эвелина ощущала на себе пристальный взгляд его водянистых глаз. Краснея и бледнея, она возила вилкой по тарелке, но от волнения не могла съесть ни кусочка.

— Почему на столе нет цветов? — спросил граф. — Велите принести из сада розы.

— Белые или розовые, ваше сиятельство?

— На ваше усмотрение, Бартоломеус, на ваше усмотрение. Того цвета, какой вам более приятен.

Звенела посуда, мигали свечи. Перед глазами уставшей от впечатлений девочки мелькали то унизанные перстнями пальцы графа, то длинноносый профиль управляющего, то круглая луна, выходящая из-за угловой башни замка…

Вошел слуга с ветками роз, поставил в вазу. Они были пышные, нежно-нежно-розовые и источали сладкий аромат.