Шрифт:
Все было улажено, все шло отлично.
— Что ж, — сказал Бартоломеус, посмотрев на красивый закат, разливавшийся за лесом, — надо бы поскорей затушить костер…
Ночь. Лес. Холодно. Языки пламени отбрасывают красные тени на лица собравшихся у костра. Завернувшись в плащи, все прилегли поближе к огню и смотрят на Бартоломеуса.
Он сидит, прислонясь к стволу дерева. И, поглаживая волосы прильнувшего к нему «маленького пажа», рассказывает:
— Это было очень давно. Далеко отсюда — если идти все время на запад и на запад — лежит Страна Безголовых. Так вот, в одной семье там как-то раз родилась девочка. Родители с нетерпением ждали ее — и к ее рождению все подготовили: яркие платьица, кружевные распашонки, звонкие гороховые погремушки и парочку хорошеньких головок — одну блондинку с ярко-синими глазками и одну брюнетку с густыми черными ресничками…
— Как же люди в этой стране, — прервал Вилли, — как же они узнают друг друга? Если все время меняют головы?
— Есть одна субстанция, которая никогда не меняется, — молвил Бартоломеус, не отрывая глаз от огня. — Их душа…
Звенел комар, трещали сучья в пламени костра. Закрыв глаза, Эвелина слушала сказку про удивительную страну, в которой живут Безголовые Люди.
Все было снова прекрасно: Бартоломеус был рядом, Фауль стал человеком, у них в руках были волшебные конфеты и тайна ее отца. Чего можно было еще желать? Разве только чтобы душа погибшего графа Шлавино, явившись на небо, была прощена. Раскаялась бы во всех своих злодеяниях и поселилась бы в тихом месте в раю — в маленьком домике среди цветущих яблонь.
Об этом Эвелина долго молилась, глядя в ночное небо. И представляя себе графа — то задумавшегося на скамеечке в райском саду, то собирающего мед из райских ульев. А вокруг непременно цветущие яблони — с белыми и розовыми цветками…
Его сиятельство граф Шлавино был бы очень удивлен, если б узнал, что кто-то молится о его счастливом пребывании на том свете. Даже, пожалуй, умилился бы и забыл на миг о мерзкой головной боли, терзавшей его с момента удара о жаровню.
Потирая распухший от ушиба лоб и страшно ругаясь, он продирался сквозь кустарник, то и дело останавливаясь и принюхиваясь. Иногда ему казалось, что чует, а иногда — нет. Иногда — что чует, а иногда…
— Черт, черт, черт! — шептал граф, озираясь одним глазом (второй полностью заплыл после удара). — Был такой явный — и исчез. Был — и…
Дело в том, что исчез запах рыжего кота — с длинной шерстью и белыми усами. Исчез внезапно: раз — и нету.
Сначала граф думал — ветер переменился. Но нет: плюнул на палец, поднял над головой… Ветер не менялся.
Это наводило на грустные мысли. Во-первых, о том, что кот Фауль — больше не кот, и вообще не Фауль. А во-вторых, о том, что перестав быть котом, противный мальчишка, конечно же, расскажет всем про «птицу в темнице».
— «Птица в темнице», — произнес граф вслух. — «Птица в темнице»!
И тоненько захихикал. Долго им придется искать эту «птицу в темнице». Ведь что это за птица, в песенке не говорилось, он хорошо помнил!
А для вящей надежности…
Лодка с графом заскользила по озеру, приближаясь к замку.
А для вящей надежности…
Пройдя через потайную дверку, граф направился прямо к лаборатории.
А для вящей надежности…
Спустившись в лабораторию, граф принялся двигать колбочки с гомункулюсами.
…он сейчас же, немедленно уничтожит гомункулюса графа Эдельмута. Потому что достаточно лишь разбить колбу…
Ха-ха!.. лишь треснуть ее о стену…
Хо-хо!.. и умрет гомункулюс, и сдохнет птица в темнице!
Тра-ля-ля… Где вот только эта колба?
Прум-пу-рум… Где эта чертова колба?
Там-тари-рарам…
Вот она.
Он схватил сосуд с сидящим в нем маленьким графом Эдельмутом. Размахнулся…
Однако по дороге задумался.
Одно движение… Стоило только трахнуть сосудом о стену — и сказке конец.
Но все дело в том, что граф с детства не любил, когда сказки кончаются. Наоборот, обожал длинные и страшные приключения.
Заглянув во все углы, под стол, в корзину и в жаровню, он прошептал:
— Так, так… значит, они забрали обоих котят… Так, так… Мари и Йоханнеса. Ага…