Сказать обо всем этом юному пахану он не решался, уж больно пытливо тот его изучал своими васильковыми, пронизывающими глазами.

— Извините, господин Егор, эта девушка… она ваша родственница?

— Она моя невеста.

— Ах так… — Генрих Узимович уже примирился с мыслью, что придется поработать на этого мальчика: похоже, эпоха Хакасского исчерпала себя. Сам факт, что его рабыню, подаренную Рашидову, так легко вывезли из города, говорил о многом. Рашидов тоже в чем-то прокололся, по пятам за ним идет более молодой и сильный зверь, и, может быть, ему, Генриху Узимовичу повезло с нынешним похищением. Он не собирался покидать Россию. В ней богатств еще немерено.

— Ах так, — повторил он и потер лоб ладонью извечным профессорским жестом. — Что ж, давайте посмотрим. Где у вас можно руки помыть?

Аня в белой ночной рубашке сидела на кровати, укрытая до колен одеялом, в расслабленной позе русалки, уставившись неподвижным взглядом на противоположную стену. На вошедших Егора и Шульца-Степанкова она не обратила никакого внимания. Мышкин с ними не пошел на медосмотр: он с самого начала не одобрял никчемной Егоркиной возни вокруг распутной девицы. Хотя Роза Васильевна сказала ему, что Аня не распутная, а несчастная девушка, пытающаяся уцелеть в водовороте событий, несущих ее, как березовую почку весенний поток. «Зачем же она жила с кровососом Хакасским?» — резонно спросил Мышкин у сердобольной татарки. На что та искренне ответила: «Ты чурбан, Харитоша, и больше никто».

Генрих Узимович провел перед глазами девушки ладонью и профессиональным, умильно-слащаво-бодрым голосом окликнул:

— Алло, куколка! Ты меня слышишь?

— Конечно, — прошептала Аня, не отводя глаз от стены, где она видела что-то такое, что, кроме нее, никто не видел.

— И что у нашей девочки болит?

— Ничего не болит.

Доктор оглянулся на Егора и поразился выражению его лица: сострадание, перемешанное с ненавистью. Он таких лиц давно не видел. Жители Федулинска все поголовно были счастливы, улыбались друг другу, и если на их глазах кого-то потрошили, застенчиво отворачивались.

— Она вас узнает? — спросил он.

— Узнает. Ты ведь узнаешь меня, Аня?

Девушка с трудом перевела на него взгляд:

— Я не сумасшедшая, Егор. Я тебе говорила.

— Покушать хочешь?

— Нет, спасибо.

— Может быть, принести мороженого? Вкусное, мандариновое. Или кофейку попьешь?

— Нет, спасибо.

— Ничего не хочешь?

— Ничего не хочу. Если я мешаю…

— Нет, нет, ты никому не мешаешь, малышка. Сиди спокойно.

С отрешенностью куклы, облегченно вздохнув, Аня снова уставилась на стену.

— Все ясно, — еще умильнее провозгласил доктор. — Наша девочка абсолютно здорова, — и потянул Егора из спальни.

В гостиной Мышкин включил телевизор и с удивлением внимал действу на экране. Шел урок безопасного секса: две полуголые зрелые дамы, истерично хохоча, натягивали на муляж атлета огромный, разноцветный презерватив. Но почему-то не туда, куда обычно, а на голову.

— Она третий день ничего не есть, доктор, — пожаловался Егор. — Сделайте что-нибудь. Я заплачу.

— Сон у нее как?

— Сон хороший, она совсем не спит. Так и сидит часами. Или ляжет и смотрит в потолок. По-моему, она и в туалет не ходит.

— Клиника неважная, — глубокомысленно изрек Генрих Узимович. — Но обнадеживает реакция на окружающих. Она отвечает на вопросы. Обычно они наглухо замыкаются в себе.

— Я убью Хакасского, — твердо пообещал Егор. — А вам, доктор, настоятельно советую ее вылечить.

— Ее нельзя вылечить, — сгоряча и с испугу бухнул Шульц.

— Надо постараться, — наставительно заметил Мышкин, — коли по-доброму просят.

— Что значит по-доброму? Я же не кудесник, врач. У нее психика разрушена, сознание на волоске. Опять же суицидный синдром в наличии. Это вам не игрушки.

— Никто с тобой не играет, мистер. — У Мышкина конвульсивно дернулась щека, и доктор автоматически вжал голову в плечи. — Где споткнешься, там и ляжешь навеки. Никто тебя не спасет, коли сам себе не поможешь. Умный мужик, немец, должен понимать.

Страх, ненадолго отступивший, кольнул Генриха Узимовича в печень. Уголовная нечисть, они ведь не различают, кто благородный человек, а кто обыкновенная российская козявка. Уж сколько лет чистят эту страну, лучшие умы планеты задействованы, а чуть зазевался — и опять ползут из каких-то потайных щелей. Он не сомневался, что громила с бельмом, похожий на пожилого вурдалака, действительно при малейшей оплошности свернет ему шею, как куренку. И молодой ничуть не лучше. Даже, пожалуй, опаснее. Ясный взгляд, культурная речь, располагающая улыбка, а в кармане нож. Для таких нет ничего святого. Их действия непредсказуемы, ибо живут они пещерным инстинктом, не разумом.

— Я же не отказываюсь, — в унынии пробормотал Генрих Узимович. — Как я понимаю, мы заключили контракт. Вместо нормальных прививок федулинцы получают обыкновенную глюкозу. Это трудно сделать, но я попробую. Хотя, как вы догадываетесь, рискую головой. Чего еще вы от меня хотите?

— Девушка, — напомнил Егор. — Моя невеста. Помогите ей, доктор. Каждый яд имеет противоядие. Сама природа об этом позаботилась, разве не так?

— В данном случае — нет. Препарат новый, в стадии разработки. Естественно, через год, через два…