— Ну ты гад, Витька. Нашел, чем уколоть, — Борька покачал головой, словно ему стало неловко за меня. — Это же еще в детстве было…

— На мой взгляд, ты с того времени не сильно изменился. Я имею ввиду, внутренне. Погоди, я еще Верке об этом эпизоде расскажу. А может, и еще кое о чем.

— О чем?

— О том…

— Не понял… Это что — намек?

— Ага. Конечно, намек. На всякие там гаражи, машины, рулетки… Нам с ней есть, о чем поговорить.

— Это — шантаж. Шантажируешь, спекулянт паршивый?

— Пока нет, но могу… Посмотрю на твое поведение.

Боб хмыкнул, но промолчал.

— Ну, я все равно вам песни петь буду, — назойливо продолжал Ахмет, затихший на время нашей легкой перебранки. Вот еще птица-кенарь на нашу голову объявилась! Неймется ему, петь хочет наш маленький узкоглазый друг… Сейчас затянет какую-нибудь народную азиатскую типа: «Сяо-ляо-вей мой, сяо-ляо-вей. Гао-ляо-сись-тый сяо-ляо-вей…».

— А что петь будешь? — настороженно поинтересовался Боб.

— Разные песни. И ваши, русские, и наши… — в ответ на это Борька сделал на лице вежливую улыбку. — Ну, пой. Попоешь немного, потом я спою что-нибудь, потом — опять ты… Так с песнями и домчимся, — Борька опять дружелюбно оскалился.

«Нечего рожи корчить, друг мой, — подумал я, созерцая в зеркало его гримасу. — За восемьсот баксов наш Ахмет может в кабине позволить себе даже и на рубабе или зурне что-нибудь душевное сбацать. Или какие у них там еще народные инструменты есть? Имеет право. И будем терпеть. Такая наша драйверская доля».

Ну, а надоест сильно — пасть скотчем заклеим…

К концу дня Маге стало ясно, что шанс проследить машину с конфискованной у Эдика «Зубровкой» через посты ГАИ очень незначительный. Машина или уже выскользнула из города, или нет. Уверенности ни в том, ни в другом не было. Но чтобы отследить как следует, потребовалось бы несколько дней и ночей на каждом посту держать группы. Столько свободных людей даже у Маги не было.

После разговора с Эдиком Иса очень недвусмысленно приказал Маге: водку нужно найти.

— Понимаешь, Мага, — сказал Иса, — Эдик, хоть и армянин, все же — наш человек. Он с нами много лет делится долей, и надо ему оказать помощь. У него сейчас очень сложное положение, он людям денег должен, а тут еще это. Ты или найди водку и накажи виновных, или… сделай так, чтобы другие люди, которые нам, как Эдик, платят, не думали о нас плохо. Не надо, чтобы нас люди уважать перестали. Чтобы никто не говорил, что ребята Исы деньги просто так берут. Понимаешь?

Мага понимал. Он понимал, что проще всего в этой ситуации — тихо слить самого Эдика. Устранить причину. Но если, не приведи Аллах, хоть кто-нибудь что-то пронюхает, разговоры пойдут. Тогда нигде не спрячешься, Иса где хочешь найдет. Да и не только Иса. Нет, это — не вариант. Был еще один путь — дать армянину денег. Своих денег. Сделать вид, что водку нашли. Откупиться.

Но и это для Маги тоже было неприемлемо — бесчестье и позор. После этого он бы сам себя перестал уважать. Значит, опять придется людей с Литейного подключать, опять денег за информацию давать надо. Много.

Эх, если бы можно было эти деньги армянину просто отдать — он бы сразу успокоился. И никакой головной боли. Но — нельзя… Получится и для Маги — нехорошо, и для дела — плохо.

Оставалось одно — найти тех, кто «Зубровку» у Эдика отнял, и выяснить, где она сейчас может быть. Получить информацию из первых рук, так сказать. Ну, а потом — наказать виновных, кто бы они ни были: хоть свои, хоть чужие.

Так наказать, чтобы другим неповадно было, со сдиранием шкуры, с выкалыванием глаз… И все заснять на пленку.

Ехидно улыбался Борька совершенно напрасно — голос у Ахмета был… даже не хороший — отличный голос! Сильный, поставленный. Профессиональный голос. Тенор, или баритон какой-нибудь. Не знаю. Я в этих вещах почти ничего не понимаю. Мой уровень — ниже среднего, по принципу: нравится — не нравится. Да я Нани Брегвадзе от Вахтанга Кикабидзе с трудом отличаю! Во всяком случае, пение Ахмета мне очень понравилось. Борьке — тоже. У меня сразу всякая сонливость прошла — такой концерт!

Таджик вначале действительно стал петь тихонько, но было видно, что сдерживается, не дает воли своему голосу.

— Эй, Ахмет, я не сплю, дорогой, так что можешь петь на всю катушку, — подбодрил я его из спальника. — Давай, не стесняйся, прибавь децибел.

Он прибавил.

Тут вообще началось… Минут сорок он выдавал свои трели-рулады.

Конечно, акустика в кабине — не очень, чтобы очень — не Большой театр и не Капелла. Но это не сильно волновало нашего маленького узкоглазого певца. И ровный гул «камазовского» дизеля его нисколько не смущал — Ахмет перекрывал его без напряжения. Господи, чего он только не пел! И старые советские песни пел, и пару романсов, и что-то свое азиатское очень душевно изобразил. А под конец и вообще — арию из какой-то оперы выдал. Потом раскланялся и заулыбался… Настоящий артист! Мы с Борькой ему от души похлопали.