Я сидел с Бэном и Уиллом в поезде, и Бэн обратился к извечной теме: что весь курс был просто промыванием мозгов.

— Ну ты же знал это с самого начала, — парировал я.

— Я знаю, но это отличается от того, что я представлял.

— Чем?

— Тем, что оно работает. Я не думал, что что-нибудь получится, но ведь оно работает. Мне кажется, я превращаюсь в агрессивную сволочь.

— Не беспокойся, — сказал Уилл, — ты все еще слизняк.

Это была обязательная поездка для иностранных сеншусеев, но потому что она совпадала с днем зарплаты полицейских, им было разрешено не ехать. По какой-то причине полицейские должны были лично являться для получения зарплаты и этот происходящий один раз в месяц выходной был причиной обиды среди иностранцев.

Когда мы добрались до станции, нам пришлось бежать с платформы на ферму, которая теперь превратилась в центр айкидо. Ферма была скоплением низких деревянных домиков, окруженных кедрами и соснами, производящими чудесный смолистый запах. Под додзё был выделен своеобразный длинный домик с навесами и примыкающими строениями с небольшими окошками — кухнями и общежитиями, как я догадался. Сеншусеи были единственными людьми в костюмах.

Через полчаса Рэм прибыл на своем мотоцикле, неподходяще одетый в костюм и сапоги для мотоцикла.

Даррен был ассистирующим учителем, несшим ответственность за визит и он был неприятно раздражен:

— Где, черт возьми, ты был?

— Ехал на мотоцикле, — ухмыльнулся Рэм.

— Ты должен был приехать на поезде.

— Знаю, — Рэм продолжал улыбаться.

— Перестань, блять, ухмыляться.

Рэм выглядел сконфуженным, хотя я сомневаюсь, что он знал слово «ухмыляться».

Рэм однажды опоздал на тренировку. В наказание его заставили сидеть в сейдза в течение часа. Если ты опаздывал три раза, то вылетал с курса. Но Рэм никогда не искал оправданий для учителей. Он оставлял свои оправдания для нас.

— Я думал сегодня нет тренировки, потому и не проснулся. А потом, о боже, уже восемь часов. Я схватился за мотоцикл. 180, 190 — поехал.

— А как костюм? — спросил я. Я одолжил ему костюм, так как у Рэма не было собственного.

— Посмотри на это, — сказал он. — Пуговица отваливается. Но не беспокойся, я ее пришью и отдам костюм в чистку. Он будет как новый.

В результате я обнаружил, что благодарю его за то, что он занял у меня костюм.

— Сколько еще до обеда? — спросил Маленький Ник.

— Около двух часов, — оскалился Шип.

Сесть было негде, поэтому нам пришлось провести два часа стоя в толпе с другими паломниками, наблюдая синтоистскую церемонию перед пагодоподобным храмом.

Священники в белых мантиях говорили нараспев и пели, подчиняясь ровной гармонии традиционной японской музыки. Они размахивали и кланялись и клали ростки кедра на маленький алтарь. Каждый росток неизбежно влек за собой больше речитатива. Когда я думал, что все закончилось, они стали забирать ростки по одному с алтаря. Я с ужасом понял, что мы должны будем стоять дальше, пока вся предыдущая церемония не пройдет в обратном порядке.

Стало полегче, когда сын Уесиба и приемник в руководстве ивамовским течением, Киссомару, выполнял айкидо без реальных атак и бросков.

«Это фальшивка», — разочарованно сказал Маленький Ник, и он был прав.

Через полтора часа, у одного из синтоистских священников от сидения в сейдза свело ногу. Ему пришлось встать и встряхнуть ее. Это был первый раз, когда я увидел страдания японца от сейдза. «Сердце радуется, когда видишь такое, не правда ли?» — сказал Уилл.

Полка в храме была завалена подношениями в виде фруктов и овощей. Посреди церемонии большая дыня скатилась и ударилась об пол. «Ой! — сказал Адам. — Храм же промокнет!»

И даже когда церемония, казалось, подходила к концу, всегда находилась еще одна песня, еще один росток кедра для возложения на алтарь, который, я знал, означал, что потребуется время на то, чтобы его убрать. По сути, вся церемония была метафорой курса сеншусей за время моего пребывания в Японии: как только ты подумаешь, что уже не может быть хуже, так оно происходит. И вдруг, неожиданно, все сначала.

Но если честно, ничто не длится вечно — даже синтоистские церемонии. К середине дня мы сидели в приятной тени деревьев на заднем дворе фермы, поедая обед в коробках, куда входили креветки, которых Рэм не мог есть по религиозным причинам.

После обеда я направился на поиски горы. К счастью, были указатели к ней и я шел вдоль дорог, через бамбуковые рощи, пока не добрался до подножия холма.

По виду это было действительно ближе к кротовой куче, чем к горе. Я побежал легкой трусцой, мои непромокаемые сапоги шумно терлись друг о друга, глубоко в кармане позвякивала мелочь.

Взбираясь по наиболее очевидному пути, я чувствовал себя весьма неустойчиво. Я останавливался, чтобы найти подходящие места для прохода, вместо привычного галопа вверх по любому старому склону. Даже в этих местах мимо меня проходили: семьи в красном полиэтилене, дети с микки-маусовыми рюкзаками, мужчины среднего возраста в очках с металлической оправой и фотоаппаратами с большими линзами, симпатичная пара, не вписывающаяся в грубую местность и ищущая, как я подозревал, покрытую листвой и уединенную лужайку для собственного увеселения.