Шрифт:
— Потому что я большой поклонник искусства, Марти. А то, что делаешь ты, — это искусство в чистом виде. То самое, которое идет от сердца. Ты выводишь на экран свои мысли, не доверяя их даже бумаге, не говоря уже о режиссерах, сценаристах и прочих посредниках. Ты творишь без них — все, как ты видишь сам. Это — бесценный дар. И очень жаль, если ты действительно лишил себя этой возможности творить:
С этими словами он развернулся и вышел, а я еще долго стоял, глядя в стенку перед собой.
Мысли продолжали путаться.
Собраться я так и не смог.
— Может, хватит на сегодня, сэр? — осторожно поинтересовался бармен.
— Нет, не хватит, — покачал головой я. — Наливай.
И толкнул к нему стакан.
Он вздохнул, но налил: три бакса есть три бакса, и лишними они не бывают.
Бар, в котором я второй день кряду просиживал штаны, назывался «Грязный Луи». К слову, многие его клиенты могли носить ту же самую кличку… впрочем, все равно.
У меня так ничего и не вышло. В конце концов Ворнер плюнул и сказал мне идти домой.
— Придумаем что-то, — произнес он, глядя в сторону. — Забьем прайм-тайм комедиями и боевиками прошлых лет. Думаю, день продержимся. Надеюсь, до завтра ты оклемаешься?
— Постараюсь.
Однако не оклемался. Я пришел очень рано, стал пробовать, но ничего не получалось. В итоге я был свободен уже через час.
— Я думаю, Лусио тебе позвонит, — сказал Ворнер.
Я кивнул и ушел. Перекусив дома, я вызвал такси и поехал в бар — сидеть в четырех стенах не было никакого желания. Я чувствовал, что если останусь в своей проклятой коробке, то либо окончательно сойду с ума, либо пущу себе пулю в висок.
Я надеялся, что пара стаканов виски в шумном людном месте отвлечет меня от проблем и…
— Марти.
— Чего? — Я оглянулся через плечо и увидел Райса. С ним был какой-то смазливый паренек в нелепой потасканной гавайке. — А, это ты… А это кто с тобой? Мой новый садовник? Прости, парень, я сейчас на мели, так что заходи через месяц…
— Хватит паясничать, — сказал Райс без тени улыбки.
— А что мне еще остается, Фил? — хмыкнул я. — Я больше не могу работать с «Ремо», я… я как кретин или псих — могу мыслить только скринсейверами. Долбаными сраными скринсейверами, которые никому не нужны…
— Со скольки ты тут сидишь? — спросил мой агент.
Его серьезность меня раздражала. Лучше бы он сел рядом, накатил вместе со мной, и мы бы, шатаясь, побрели домой в три часа ночи, когда нас бы уже возненавидел весь бар. Но нет — он стоял, сложив руки на груди, и с осуждением смотрел на меня. Мне оставалось только спросить:
— Что опять?
— Со скольки ты тут сидишь? — повторил Райс.
— Черт, да какая разница?
— Большая. Ответь.
— С… с четырех.
— А сейчас уже девять. Ты сидишь тут уже пять часов, Марти.
— И?
Фил шумно выдохнул.
— Слушай, пойди, присядь где-нибудь, ладно? — сказал он своему спутнику. — Нам с мистером Буга надо побеседовать наедине.
Парень в гавайке кивнул и пошел к окну — там как раз был свободный столик.
— Кто это, Фил? — спросил я, провожая нелепого «гавайца» рассеянным взглядом.
— Мой сын Джон.
— О. И что он здесь делает?
— Я хотел показать его тебе, но ты, я вижу, не слишком готов.
— Почему? Я вижу его… вполне прекрасно. Хороший такой сын… добротный!..
— Ты не понял, — покачал головой мой агент. — Он… он транслятор, Марти. Такой, каким был ты два года назад.
— В смысле? Неужто… да ладно? Он что, тоже может выделывать всякие… мыслештуки?
— Да, — кивнул Райс.
— Ну ни… ни черта себе! Так мы в таком случае можем объединиться, сделать команду и транслировать вмес…
— Не можем, — перебил меня Фил. — И не будем.
— Почему?
— А ты посмотри на себя.
— А что я?
— Ты — алкоголик. Наркоман. После смерти отца ты перешел на тяжелые, наплевал на работу, на друзей… на все. Ты просто развалился.
— Черт, у меня ощущение, будто я снова говорю с Барри! — поморщился я. — Он вчера нес такой же бред…
— К сожалению, это не бред, Марти. Это — печальная реальность. Ты угробил свою великолепную карьеру, убил свой дар. Да если бы я не обнаружил новый талант прямо у себя под носом, мы бы на такие деньги попали!
Я сидел, удивленно хлопая глазами. Алкогольная дымка, которая застлала сознание, неожиданно поблекла. Я будто бы даже протрезвел, хоть это и было абсолютно нелогично: ведь чем больше человек пьет, тем пьяней становится, а тут — ровно обратный процесс.