— Разумеется, вы должны остаться, дорогие друзья, — сказал Милтон. — С моей стороны невежливо заставлять вас стоять. Могу я предложить вам что-нибудь? Быть может, чаю?

Кривой Руке удалось сохранить гордое выражение. Чай! Он пил очищающее желудок средство, которое давал шаман, а оно вкуснее чая.

— Нет, — ответил он. — Я сяду.

Очень Высокое Дерево приступил к обследованию палаток, начав с палатки Темплтона, но в этот момент ее владелец, невысокий мужчина, закричал во весь голос:

— Прошу вас! Уйдите из моей палатки, сэр!

Очень Высокое Дерево выпрямился, и его глаза заискрились от радости.

— А, Темплтон, мой друг! — приветствовал он приближающегося коренастого камердинера, за которым следовала стройная черноволосая Венис.

— Пожалуйста, перестаньте трогать мои личные вещи, сэр. — Темплтон выхватил из рук Очень Высокого Дерева шелковый платок.

— Мы принесли еду, — похлопав Темплтона по спине, сообщил Очень Высокое Дерево. — И пока женщина будет ее готовить, мы сможем рассказывать друг другу истории.

— Мисс Лейланд не повар! — в ужасе воскликнул Темплтон.

Кривая Рука и Очень Высокое Дерево обменялись недоуменными взглядами и обернулись, чтобы рассмотреть Венис.

— Мы не обращаемся с нашими женщинами так, как принято у вашего народа, — пояснил Милтон. — У мисс Лейланд есть другие дела.

— Какие?

— Мисс Лейланд — благотворитель и… и ученый, — вставил Картер.

— Что такое «ученый»?

— Мудрая женщина, — ответил Милтон.

— Вы шаман? — спросил Кривая Рука.

Венис взглянула на него: ее глаза были такими, какими он их запомнил, — цвета волчьей шкуры, светло-серые, отливающие серебром.

— Нет, — сказала Венис.

— Тогда что такое «ученый»?

— Я училась в университете. — Венис старалась подбирать понятные слова, ведь английский язык весьма ограничен. — Я изучаю в основном очень, очень старые вещи. Например, книги и даже — как дядя Милтон — землю. Эти вещи рассказывают мне истории.

A-а! Народ юта хорошо знает, что земля рассказывает истории. Но Кривая Рука никогда не слыхал, чтобы кто-то из белых людей рассказывал такие истории. Его мать когда-то призналась ему в своем подозрении, что белых лишили слуха за какое-то тяжкое преступление, которое они совершили, так что ему было немного неприятно от того, что эта белая женщина слышала рассказы земли.

Венис вызвала интерес и у Очень Высокого Дерева.

— Где ваш мужчина? — неожиданно спросил он. — Мужчина с волосами под носом.

— Мой мужчина? — воскликнула Венис. — Это то, на что намекал тот самонадеянный, высокомерный тип, чтобы польстить своему мужскому тщеславию?

— Что она говорит? — переспросил друга Кривая Рука.

— Она говорит, что не жена Риду, — ответил за него Маккэнихи.

Кривая Рука кивнул. Все было так, как он и подозревал.

— Этот Рид хотел украсть ее у тебя, да? — обратился он к Маккэнихи.

— Я не его, чтобы меня можно было у него украсть! — указывая на Ноубла, с негодованием откликнулась Венис. — Я не замужем и не собираюсь выходить замуж!

— Почему? — Обернувшись к Ноублу, Кривая Рука повторил свой вопрос на родном языке.

— У нее нет мужчины, который мог бы… привести ее отцу много пони.

Кривая Рука хотел бы, чтобы Маккэнихи отвечал не на родном языке, потому что не мог взять в толк, при чем тут какие-то пони, о которых лопочет Маккэнихи.

— Ты хочешь ее, — заявил Кривая Рука.

— Больше жизни своих врагов.

По крайней мере хоть это сказано понятно, подумал Кривая Рука. Даже на Очень Высокое Дерево эти слова произвели впечатление.

— Что вы сказали? — спросила Венис.

— Сказал, что у вас слишком отвратительный характер, чтобы брать вас в жены.

Ноубл улыбнулся, и она была готова ответить ему улыбкой. Заметив, как у нее подрагивают губы, Кривая Рука отвернулся. Есть более интересные занятия, чем смотреть на Маккэнихи и его женщину.

— Темплтон! — крикнул Кривая Рука маленькому камердинеру, который суетился на краю лагеря.

— Сэр? — откликнулся Темплтон.

— У меня есть для тебя несколько историй.

— Право, сэр, не стоит затруднять себя ради меня.

— Мне не трудно, Темплтон. Тебе понравится.

— Честно говоря, я не люблю…

— Мне хотелось бы послушать эти истории, — объявила белая женщина.

Кривая Рука стоял спиной к ней и замер как вкопанный. Все в лагере могли заметить, как заблестели его глаза от предвкушения удовольствия. Широко улыбаясь, он повернулся и зашагал обратно к Венис.