– Да, согласен с тобой. Потянуть стоит. Ферфаксы уже под домашним арестом. Вся семейка. Мы их расколем. А вот относительно этой… второй клонки я не совсем тебя понял.

– Я думаю, сир, что надо искать след в прошлом Шермы.

– У неё много чего в прошлом. Например, я.

– В её происхождении, сир. Там обнаружилось много непрозрачного. Начиная с этого мастера-клонодела.

– Тейсанболона? Я его помню. Почтенный такой был старец. Что такого в нём «непрозрачного»?

– Он был с Нолы, сир. Его клан жил на Ноле полтора столетия.

– И что?

– Его племянник был одним из политических лидеров Ноланской Федерации и депутатом их Конгресса. Он погиб, когда федераты воевали с Шестым флотом. А после подавления, по приказу Шелтона, были репрессированы его жена и дети. Его потомков больше не существует. Тейсанболон формально был непричастен к тем событиям, но он мог мстить за членов своего клана. Подложить под Империю «живую бомбу».

– Шерма – живая бомба?

– Я образно, сир. Прошу прощения.

– Она могла убить меня, но я жив.

– Возможно, сейчас она пытается убить Империю.

– Спровоцировать вторую войну с Г’ормой?

– Не исключено.

– Что тебе нужно для работы?

– Полномочия и доступы.

– Какие?

– Чем круче, тем лучше.

– С этого момента – ты имперский комиссар с доступом «шесть "А"». Ещё что?

– Прошу прощения, сир, но есть такие жирные конторы, которым, извините, начхать на комиссарские погоны. Мне нужен полный доступ к секретным архивам компаний «Эттли Касмик». Самый полный, сир.

– Считай, что ты его имеешь, комиссар Марков. Вылетай на Альфу немедленно и действуй от моего имени. Бери в свою команду кого посчитаешь нужным, и действуй, действуй. Главное сейчас – действовать, и действовать быстро. В твоём распоряжении, если потребуется, будут все ресурсы Империи.

Вот и ещё одна разновидность возвращения из небытия. Тихая пульсация превращается в слова. Каждый всплеск мирового эфира – чуть различимый и невещественный, обманный и мимолётный, словно касание тумана – выбрасывает на берег сознания слова. Особые слова, связанные тёмной семейственностью и клейкой близостью общей тайны. Слова, недоступные для иного присутствия.

Они лежат на берегу бытия, ряд за рядом. Они не требуют, чтобы их понимали. Они обретают черты, обрастают твёрдостью и волей. Они существуют сами по себе, без какого-либо отношения к людям. Слова, созданные людьми и убежавшие от своих создателей. Вольск воспринимает их как дикие частички мира, затерянные в джунглях недостижимых для человеческого восприятия смыслов:

Вольск открывает глаза. Над ним склоняется Тама. Он видит её лицо, глаза, губы. Она спрашивает:

– Тебе нравятся мои стихи?

– Что случилось?

– Ничего не случилось. Пока ничего.

Лицо Тамы. Глаза Тамы. Губы Тамы. Археолог пытается привстать, но что-то мягкое и в то же время непреклонное удерживает его. Над головой склонившейся Тамы он замечает округлые своды цвета сырого желтка. И тёплый свет, струящийся отовсюду.

– Где мы?

– В месте, где царят мир, согласие и гармония.

– Гармония… Разве бывают такие места?

– Вселенная безгранична.

– А где накопитель?

– Накопитель? – Тама улыбается. – Здесь его нет. Он остался в прошлом.

– Не понимаю… В каком прошлом? Я помню, мы были в «ящике», я поставил дельта-порт, включил его и… Дальше ничего не помню. Что-то случилось. А где Марков?

– Тоже в прошлом.

– Он убит?

– Нет, зачем же, он жив. Просто он в прошлом.

– А ты?

– Я в настоящем. И ты тоже. А с Марковым мы вряд ли когда-нибудь встретимся.