С появлением враждебно настроенных аллоброгов началась череда страшных, загадочных и необъяснимых событий. Позднее Антигону с помощью отрывочных записей Созила удалось восстановить в памяти распорядок смутно запомнившихся ему дней и ночей, прошедших под знаком неимоверных усилий, тяжелейших страданий и кровавых стычек. Воспоминания слились в вязкую, причиняющую боль массу, и отдельные эпизоды отличались друг от друга лишь насыщенностью событий.

Тридцать восемь тысяч пехотинцев, восемь тысяч всадников, тридцать семь накрытых овчинными кожухами слонов в колпаках из лохматых бараньих шкур, множество мулов, баранов и быков пятнадцать дней терпели муки, по сравнению с которыми казались ничтожными мучения в Тартаре [132] , рожденные фантазией египтян, вавилонян и индийцев. Наверное, окажись тогда среди воинов Ганнибала самый мудрый философ-стоик [133] , вряд ли даже он смог бы стать выше этих страданий и взирать на них холодным, отстраненным взором.

Не было ни кустов, ни травы, чтобы разжечь костер, и окоченевшие, выбившиеся из сил люди во время ночевок и коротких привалов прижимались друг к другу или к животным, пытаясь хоть как-то согреться. Налетевший с разбойным свистом ветер обжигал лица и, забравшись под одежду, пронизывал до костей; висевшее в ярко-синем небе солнце больно слепило глаза; снег проваливался под ногами, и нужно было сначала осторожно пробовать ногой обледенелые пласты. На дне пропастей и клокочущих незамерзающих горных потоков уже лежало вместе с павшими лошадьми, мулами и сломанными повозками немало воинов, замерзших до смерти или сорвавшихся вниз. Однажды такая участь едва не постигла Антигона. Он медленно брел по узкой ленте дороги, прикрывая лицо от мелкого оледеневшего инея. В поводу грек вел коня, осторожно ощупывавшего копытом каждый камень. Умное животное словно понимало: одно неосторожное движение — и оно вместе с хозяином рухнет в темный провал ущелья. Вдруг откуда-то сверху вылетел округлый валун и с размаху ударил по шедшей впереди повозке. Послышался треск ломающегося дерева и дикое ржание лошади, которая через мгновение исчезла в зияющем проеме пропасти. От толчка Антигон выпустил повод, шедший сзади конь испуганно фыркнул и взвился на дыбы, ударив острыми передними копытами по плечам грека. Антигон нелепо взмахнул руками и, вероятно, тоже полетел бы вниз, если бы Магон не удержал его, локтевым изгибом, как медным ошейником, сдавив горло.

Антигон заглянул в глаза Магона и почувствовал, что враждебное отношение к нему пусть не навсегда, но исчезло и теперь брат Ганнибала уже долго не будет, подобно Ганнону, с откровенным презрением произносить слово «метек».

Иберийский наемник отвел его к излому скалы, он обессиленно прислонился к нему и долго вдыхал царапающий легкие льдистый воздух, провожая тоскливым взглядом круживших в небе орлов.

Вскоре Антигон не только потерял счет дням, но и утратил чувство реальности. Перед ним будто разверзся зияющий, манящий куда-то в бесконечность черный провал пещеры, внутри которой все было покрыто льдом, а сверху свисали огромные фигурные сосульки. Стоявшие повсюду безголовые статуи и бюсты дружно поворачивались ему вслед, как бы улавливая каждое его движение. Он забирался все дальше и дальше, пока наконец не увидел на густо заросшей травой земле голую женщину с непонятным цветом кожи, поразительно похожую одновременно на Изиду и Тзуниро. Лицо ее было искажено гримасой отчаяния, ужаса и глубокого отвращения. Тело ее было изъедено копошившимися в ранах червями. Антигон хотел было убежать, но ноги внезапно отказались ему повиноваться. Женщина медленно приближалась к нему, протягивая обрубки рук, из которых все выползали и выползали омерзительные черви.

— А-а-а! — дико закричал грек и пришел в себя.

Двое иберов с глубоко запавшими глазами бережно поддерживали его под локти, помогая подняться по крутому склону.

Армия превратилась в огромное, начавшее агонизировать тело. От полного распада ее, подобно железным скрепам, удерживала не менее твердая рука Ганнибала. От его острого взгляда не ускользало ничто, он держался рядом с солдатами и всегда появлялся в самых неожиданных местах на коне или пешком, у кое-как разожженного небольшого костра и в ожесточенной схватке. Он ел вместе с воинами похлебку, подбадривал раненых и, если требовалось, первым бросался в бой. Солдаты истово верили, что его страсть и напор одолеют любую беду и в конце концов приведут их к победе. Горсти орехов из его ладони хватало, чтобы утолить голод двадцати воинов; ободряющее слово, чуть сдобренное бранью, поднимало тридцать отчаявшихся, готовых остаться лежать на карнизах людей. Казалось, он совершенно забыл про сон, но голова его всегда оставалась свежей и неистощимой на выдумки. Преградившую им путь скалу из снега и льда он приказал растопить, а потом залить прокисшим вином. Вместе со всеми он пролагал дорогу сквозь разрыхлившуюся массу, а когда обессиленные солдаты присели отдохнуть, собрал вокруг себя военачальников и начал отдавать указания и расставлять сторожевые посты. Однажды Ганнибал снял со слонов вконец измученных Миркана и Бармакара, приставленных к нему Большим Советом, отнес их к костру и наглядно показал галлам-проводникам, как следует заботиться о здоровье высокопоставленных лиц Карт-Хадашта. Он знал, что рассказ об этом будет способствовать его популярности среди галльских вождей. Именно Ганнибал заставил ливийцев, нумидийцев, иберов, балеарцев, греков и других наемников преодолеть в себе страх перед неведомыми, подавляющими своим величием скалами. Именно в его присутствии они переставали скрежетать зубами и выражать недовольство, а кое-кто даже старался подавить приступы хриплого кашля. Обычно скупой на похвалу седоволосый заведующий снабжением как-то восхищенно заметил, что будь на месте Александра Великого Ганнибал, он бы точно дошел до Китая, ибо ни одному из его воинов даже в голову бы не пришло бунтовать у реки Гифаст [134] .

При спуске с перевала они столкнулись с племенем, вроде бы настроенным весьма дружелюбно. Старейшины клятвенно заверили Ганнибала, что не намерены повторять чужие, оплаченные кровью ошибки и готовы выполнить любой его приказ. Они привезли с собой много съестных припасов и предложили отправить вместе с войском своих проводников. Ганнибал слушал, благосклонно кивая, а потом согласился, но приказал двигаться непременно в походном порядке. Дальнейшие события полностью подтвердили правоту стратега.

Оба проводника размашисто шагали впереди, легко ступая по обледенелому снегу обутыми в легкие сапоги ногами. Воины, голодные, усталые, с отмороженными руками и ногами, понуро брели сзади. Ко всему прочему, им еще приходилось поддерживать на спусках и поворотах повозки, чтобы они не опрокинулись. Когда дорога начала втягиваться it узкое ущелье, Ганнибал велел остановиться. Вскоре на горных склонах, словно муравьи, засуетились горцы, которые так и не дождались, когда войско окажется в приготовленной для него ловушке. Сверху полетели камни, брызнули стрелы и дротики. Глаза проводников сверкнули злым торжеством. В ту же минуту Ганнибал Мономах выхватил у одного из воинов пику и со страшной силой пропорол живот одному из них. Второй с безумным криком бросился в пропасть. Штурмовать скользкие скаты было совершенно бессмысленно, и Ганнибал велел пращникам и лучникам ответить градом свинцовых шаров и стрел в надежде сбить горцев с вершин. Многие из них уже валялись среди бугристых валунов, но остальные не отходили. Ярость и отчаяние охватили Ганнибала, но внезапно горцы замерли, а затем бросились вверх по склонам, бросая оружие, — такой страх внушили им приближающиеся слоны, мерно перебиравшие обернутыми серым войлоком ногами.

Через три дня войско Ганнибала спустилось с перевала. Небо было ясное, безоблачное. От солнечных лучей снежный покров подтаял, но солдаты уже знали, что к ночи он превратится в хрустящий наст. Возле дерева с сохранившимися немногими желтыми листьями Ганнибал остановился и окинул взглядом долину, выискивая подходящее для привала место. Из видневшихся неподалеку сложенных из камня хижин вкусно тянуло дымком. Взлохмаченные истощенные кони разрывали копытами снег и щипали показавшуюся из-под него траву. Стратег тяжело вздохнул, спрыгнул на землю и ласково потрепал коня по толстой мускулистой шее. План Ганнибала полностью удался, однако из его армии до Италии дошли только двенадцать тысяч ливийских гоплитов, восемь тысяч иберийских пехотинцев, около тысячи легковооруженных воинов и шесть тысяч иберийских и нумидийских всадников. А также все тридцать семь слонов.