Мир, шальной Мир. Не боишься ты смерти, никогда не боялся. Да и Рэми, сказать по правде - тоже. Он иного боялся, что поддастся, откроется вождю и окунется в блестящий водоворот тайных знаний. Того, что никогда не даст ему ни принц, ни Кассия, ни даже телохранители повелителя.

Любой в клане знает больше, чем Рэми, умеет больше, хоть и обладает меньшими возможностями.

И кассийцам никогда не понять ни Рэми, ни его характера, ни источника его силы. Они могут лишь слегка помочь, виссавийцы - научить.

А пока Рэми подобен орленку, воспитываемому львом. Надолго ли хватит орленка? И надолго ли хватит льва?

Но как одно Рэми знал твердо - стоит ему решиться остаться в клане, и богиня больше не будет поддерживать ни повелителя Кассии, ни ее сына. И даже он, Рэми, этого не изменит. Потому что для виссавийцев главное - клан, остальное - неважно.

– Все равно, что ты говоришь, все равно что ты делаешь, - сказал Рэми.
– Но мой дом - рядом с тобой. В Кассии, до которой Виссавии нет дела. И другого дома я не знаю.

– И не хочешь узнать?

– А зачем?
– парировал Рэми.
– Все, что мне дорого, все, что я люблю, все, с чем себя связываю - в Кассии. И ты - не только мой принц. Ты - мой друг.

– Много красивых слов, - поморщился Мир.

– Может, для тебя это и красивые слова. А для меня...

– А для тебя, что?

Рэми опешил. Он вновь не понимал. Почему тон принца холоден, как лед, почему глаза его, обычно карие, теперь потемнели до черноты. Что Рэми сказал не так?

– Чего ты от меня хочешь?

Настала очередь Мира опешить. И в самом деле - чего он хочет? Только теперь, посмотрев в глаза телохранителю, Мир вдруг понял. Рэми - это всего лишь юноша. Талантливый, очень много переживший, а все же юноша.

Ему бы, по-хорошему, еще пару лет да развиваться под теплым крылышком брата, а вместо этого Рэми, деревенского мальчишку, окунули с головой в дворцовые интриги. И теперь требуют...

Но как ему, Миру, быть? Отпустить Рэми, поддаться... жалости. Но жалости к кому, о боги? К целителю судеб? Или младшему, горячо любимому братишке лучшего друга?

– Ничего я от тебя не хочу, - сказал принц, желая поскорее закончить разговор.

Он врал. На самом деле он хотел от Рэми очень многого, но гораздо большего, чем тот мог ему дать - он хотел иметь сильного советника, опору, мага, того, кем Рэми должен был стать... через некоторое время. Но если ли у Мира это время?

"Твоя жизнь подходит к концу, мой принц, - голос Ниши звучал в голове Мира и днем и ночью.
– И прежде чем уйти, ты должен сделать нечто важное - ты должен удержать власть в руках вашей семьи."

Должен, но как? Глядя на Рэми - мага, целителя, наследника Виссавии - Мир мог думать только об одном - подняться сейчас с этого проклятого кресла, пойти к вождю Виссавии и выдать глупого мальчишку... А так будь что будет! Только бы не тащить за собой. Ни его, ни остальных телохранителей.

Рассказать о пророчестве? Дать возможность уйти? Да ведь не уйдут.

И все равно почему-то больше всего жаль именно Рэми.

Не Тисмена, этого зеленоглазого тихоню, что любил скрываться в своем кабинете, вместе с растениями, зверюшками и книгами.

Не Лерина - спокойного, уравновешенного, уверенного в себе, холодного, как умытая в ручье сталь.

Не даже Кадма - дамского угодника и насмешника, верного товарища и в бою, и на балу, и в шаловливой пьянке.

А этого Рэми... черноволосого, тонкого, тихого и упрямого... почему-то жаль. И пошел бы прямо сейчас к вождю Мир, да вот только... не простит его мальчишка. Что угодно простит - и унижение, и трепку, и холодный приказ, а вот предательства не простит. И жалости к себе не простит.

И почему-то важно было для принца это прощение. Важно, чтобы молчаливый, неохотно высказывающийся Рэми всегда был рядом. Будто мальчишка приносил удачу... Да и достоин ли вождь Виссавии такого наследника, коль не сумел уберечь ни сестры, ни ее детей?

Коль сошел с ума среди целителей душ? Позволил себе это? Скатился в безумие, хотя имел целый клан целителей, готовый помочь, поддержать... безответственный и слабый... вот кем на самом деле был вождь Виссавии.

"Не сумел вождь тебя уберечь, значит, не достоин", - подумал вдруг Мир, смотря в черные глаза мальчишки.