– А кто говорит, что будет легко?
– понимающе улыбнулся Толман.
– Я не ищу легких путей, но если чем-то сможешь помочь - не откажусь.

– Я выделю тебе в помощь несколько послушников. Объяснишь им, что нужно искать.

– Если бы я знал! Любое упоминание о присутствии Чачаджи здесь. Я знаю лишь то, что хранитель направлялся в Самье... А вот дошел ли?

– Да, по дороге с ним могло случиться что угодно, - согласился Чисан.
– Когда хочешь начать поиски?

– После небольшого отдыха, - произнес Толман.

– Лучше с утра, - согласился далай-лама.
– А сейчас иди - тебя проводят и накормят.

Почтительно раскланявшись со старым знакомцем, Толман покинул личные покои настоятеля.

Больше месяца прошло с тех пор, как Толман прибыл в Самье, но он так и не приблизился к цели своего поиска, несмотря на помощь десятка монахов, выделенных настоятелем. В архиве монастыря хранилось очень много интересных документов, которые Толман тоже изучал со всем свойственным ему старанием и прилежанием, но ни в одном из них не было никаких сведений о исчезнувшем хранителе "Перста". Келья, выделенная ему настоятелем, была забита свитками едва ли не до самого потолка. Толман изучал записи денно и нощно, прерываясь только тогда, когда утомленные глаза отказывались ему служить. Он не отрывался от работы, даже принимая пищу. Кратковременные медитации заменяли Толману полноценный отдых, но так не могло длиться бесконечно - бывший шаман не обладал божественными возможностями. Достигать нужной степени концентрации с каждым днем становилось все труднее и труднее. Для чего он так спешит, Толман не мог объяснить, но какое-то смутное предчувствие не давало ему остановиться. Что томило его, заставляло до рези в глазах вглядываться в хитросплетения вычурных иероглифов? Толман даже не пытался объяснить себе эту чудовищную гонку, целиком положившись на собственные чувства, которые еще ни разу не подводили бывшего шамана.

Дверь в келью Толмана распахнулась, и на пороге возник один из монахов, помогающих в поиске документов. Не решаясь беспокоить медитирующего дхармадутту, послушник присел рядом. Вскоре Толман открыл глаза и, заметив монаха, спросил:

– Что случилось, Сянь-чен?

Монах молча протянул скатанный в рулончик широкий пергамент, накрученный на потемневшую от времени деревяшку. Толман развернул свиток и впился глазами в содержание пергамента. Документ пересказывал известную песнь о трех солнцах, со всеми мыслимыми подробностями, словно рассказчик стоял за спиной прародителя, собственными глазами наблюдая, как тот изготавливает священные амулеты и стрелу. Помимо этого, текст содержал большое количество рисунков. Амулеты Хадо были изображены настолько реалистично, что сомневаться в том, что автор трактата держал их в руках, либо видел неоднократно, не имело смысла. С одним из амулетов Толман был знаком не понаслышке. Разобрав подпись составителя трактата, Толман победно воскликнул - автором трактата являлся тот самый Чачанджи - хранитель, следы которого бывший шаман искал долгое время.

– Так значит, ты нашел, что искал?
– спросил далай-лама, когда Толман принес ему результаты своих успешных поисков.

– Нашел, но не совсем то, что хотел найти, - признался настоятелю дхармадутта.
– Это, - он тряхнул свитком, - след. Знать бы только, куда он меня заведет?

– Здесь нет никаких упоминаний о дальнейшем пути Чачанджи, - ознакомившись с пергаментом, сказал Чисан.

– Это так, - согласился Толман.
– Однако кое-что ценное документ все-таки содержит.

– Описание того, как можно снять заклятие Хадо с амулетов?
– догадался Чисан.

– Да. Золотая наковальня в гробнице древнего императора Цинь. Признаюсь, я не знал этого.

– Я тоже, - степенно кивнул Чисан, раз за разом пробегая глазами текст свитка.
– Как думаешь, - спросил он бывшего шамана, - что означает эта фраза Чачанджи: "в основе свитка сего сокрыта часть спасения"?

– Я уже думал об этом, - ответил Толман.
– Но...
– он виновато развел руками.

– В основе... В основе...
– твердил далай-лама, раскачиваясь из стороны в сторону.

Толман терпеливо дожидался, когда Чисан успокоится и продолжит разговор. Наконец он затих.

– Не выходит, - признал свою несостоятельность далай-лама.

– А давай попробуем разобраться без всех этих штучек?
– вдруг предложил Толман.
– Просто подумаем. Что в основе свитка?

– Текст, - особо не задумываясь, ответил Чисан.
– Смысл, содержание...

– А если подойти с другой стороны - сугубо материальной. Что основа?

– Ну, - Чисан наморщил лоб, сдвинув на затылок высокую золотистую шапку далай-ламы, - сам свиток...

– То есть - материал?
– уточнил бывший шаман.

– Да. Пергамент, - кивнул далай-лама.

– Что такого может быть в пергаменте?

– Тайные знаки, - предположил Чисан.

– Точно. Чуть позже мы это выясним. Давай двигаться дальше: что основа пергамента?

– Кожа. Основа кожи - животное...

– Все!
– взмахнул рукой Толман.
– Больше не продолжай! А то мы с тобой сейчас в такие дебри залезем. Сфокусируем усилия на свитке, кроме пергамента, что еще может быть его основой?

– Ничего, - качнул головой Чисан.
– Кроме пергамента... Хотя, основой может быть палка - ось, на которую намотан пергамент. Она - центр...

– Точно! Центр, вокруг которого все вертится!
– Толман резким движением сорвал с древесины декоративные бронзовые накладки и выдернул палку из свитка.

– Ох-х!
– только что и смог произнести Чисан.

А Толман витиевато выругался. Далай-лама укоризненно поглядел на бывшего шамана - не пристало последователям Шакьямуни использовать такие слова, даже для выражения высшей степени удивления.