Лапшин зябко поежился.

— Ну коли мы вспомнили Ватикан, — не останавливался Могилевский, — то другого папу — Иннокентия VII — не спас от смерти даже святой крест. Он был посыпан пылью коры ядовитого индийского дерева, и сделал это один из приближенных кардиналов. Даже гнев Господень не в силах остановить убийцу. И покарать при жизни. Может быть, там, наверху…

Могилевский снова ядовито улыбнулся, но, столкнувшись с раздраженным взглядом Лапшина, который еле сдерживал появившуюся неприязнь к этому злобно-льстивому шуту и мракобесу, попробовал разрядить атмосферу другим способом:

— А что, товарищ полковник, может, нам по случаю столь близкого знакомства с лабораторией «X» чего-нибудь выпить? Есть вино, водка, спирт… Закуска кой-какая тоже найдется…

— Да нет, спасибо.

Могилевский расценил его отказ по-своему.

— Если бояться отравы, то, кроме сырых куриных яиц, и есть ничего нельзя, — с издевкой произнес он. — Туда пока подмешивать яд не научились. А еще можно перед трапезой сливочного маслица поесть. Говорят, тоже спасает.

— На себе не пробовали?

— Не довелось. Так, как я понял, продолжение знакомства с нашей работой отложим на потом?

Лапшин решительно кивнул и зашагал к выходу. Не заходя в свой кабинет, он направился прямо к заместителю наркома внутренних дел. Едва переступив порог, он запальчиво выплеснул наружу все, что накипело в его душе:

— Товарищ Меркулов! Я только что познакомился с деятельностью спецлаборатории доктора Могилевского. Там вершатся самые настоящие убийства… Вы посвящены в то, что у него происходит?

— В общем-то да.

— Но это ведь жуткое средневековье. В наше время так измываться над людьми нельзя. Есть же законный порядок приводить смертную казнь в исполнение, — недоумевал Лапшин.

— Что-то не совсем вас, товарищ Лапшин, понимаю. К чему это вы историю вспомнили? Вы что, заступаетесь за осужденных врагов народа, за опасных преступников? Они же все приговорены к расстрелу. Да, если хотите, эти люди должны благодарить Бога, что ниспослал им возможность принять смерть неожиданно, без процедуры расстрела.

— Я вовсе не собираюсь защищать преступников, товарищ заместитель наркома. Но порядок приведения смертной казни в исполнение установлен приказами товарища Берии…

— Ты вот что, дорогой. Нечего мне про приказы напоминать. Они мне не хуже тебя известны. Занимайся лучше своим делом. А коль ты такой сердобольный, не суй больше в эту лабораторию своего носа, не расстраивай себе нервы. Это я тебе по-человечески напоминаю, как уважаемому мною товарищу. Надеюсь, ты меня понял?

— Так точно, товарищ генерал.

Лапшин все понял. В дела Могилевского он больше никогда не вмешивался. Но последствия его разговора с Меркуловым все же не заставили себя ждать. Вскоре Берия на одном из своих совещаний объявил об очередной реорганизации аппарата НКВД. Токсикологическая лаборатория Могилевского — изыскание новых ядов и наркотических средств для оперативного применения (так теперь она именовалась в лексиконе бериевского ведомства), бактериологическая лаборатория Муромцева — разработка болезнетворных бактерий для тех же целей, лаборатория телемеханических приборов Монина — лаборатория по изготовлению документов оперативного прикрытия, фотомеханических приборов переходили от Лапшина в подчинение к другому, более сговорчивому и молчаливому начальнику. Такие качества, как промолчать где надо, не выплескивать эмоций перед руководством, умение правильно сориентироваться в ситуации и поддержать идею старшего начальника — не только основные условия выживания, но и залог служебного роста в обстановке, в которой правят бал не закон и порядочность, а сила и произвол.

Покладистость, исполнительность Могилевского импонировали руководству НКВД с самого начала. Первые положительные результаты лаборатории в создании эффективных средств физического устранения неугодных людей утвердили Берию и Меркулова в безошибочности сделанной ими ставки на этого человека. А с началом войны акции лаборатории, а следовательно и ее руководителя, сразу же заметно поднялись в цене. Тогда возникла особая потребность в большом количестве специальных средств для диверсионных групп, партизанских отрядов и советской агентуры, действовавшей во вражеском тылу и на чужой территории. Прибавилось много работы и внутри страны.

Видя, как уважительно относится к нему высшее руководство, Могилевский решил воспользоваться благоприятной ситуацией. Первым делом намекнул про награды. Наверху отнеслись с пониманием. Конечно, самых высоких почестей во время войны должны удостаиваться люди, совершающие подвиги в действующей армии, проявляющие мужество и героизм в боях с врагом. Но это вовсе не означает забвения тех, кто трудится в тылу. Словом, с орденами все прошло вполне гладко. Труды Могилевского получили официальное признание. Он стал орденоносцем.