Шрифт:
Зимовщики Земли Франца Иосифа попросили Румянцева спеть любимую „Седовскую“ песенку. Заказ был принят.
П. И. Румянцев, артист студии Станиславского, работающий в качестве завхоза на ледоколе „Седов“, подошел к пианино, привычным жестом разложил ноты.
— Готово, можете включать.
Гершевич включил аппаратуру и поднял микрофон.
— Алло! Алло! Говорит радиостанция ледокола „Седов“. Полярные радиослушатели! Настраивайтесь на нашу волну. Даю настройку, даю настройку.
— Раз… Два… Три… Передаем оригинальный концерт, конферансье — корреспондент газеты „Известий“ Борис Громов. Слушайте, у микрофона товарищ Громов.
В вязаной шерстяной фуфайке, в длинных охотничьих сапогах с грохотом шагнул из-за стола „арктический конферансье“.
— Всем! Всем! Всем слушающим концерт правительственной экспедиции.
— Ледокол „Георгий Седов“ вошел в девственные льды Карского моря. Водитель корабля В. И. Воронин вторую ночь не покидает капитанского мостика. В ледяных полях, только ему известных, находит он небольшие лазейки открытой воды и ведет ледокол к Северной Земле.
— Ночью о борта ледокола звенел нилосовый лед. Вчера открыли „пловучую землю“ доктора Лимчера.
— Краснофлотцы Балтийского флота выпустили стенгазету „Айсберг“. Объявляю результаты шахматного турнира. Первую премию — фунт шоколада и бутылку вина — получил профессор Шмидт. В конкурсе участвовало 15 чел. Со всех концов Советского Союза получаем десятки приветственных телеграмм.
— Громыч, не затягивай, экономь время!
Многословье конферансье было приостановлено выкриками с места.
— Сейчас прослушайте „матросскую“ песенку в исполнении артиста оперы — нашего завхоза Павла Ивановича Румянцева.
Я видел не раз Румянцева исполняющим роль Онегина. Видел его Васильем Грязновым в „Царской невесте“, но таким близким, дорогим мне и каждому я вижу его в первый раз. Артист Румянцев, обросший густой щетиной волос, поддернул спадающие кожаные брюки, подошел к микрофону.
— У рояля профессор В. Ю. Визе, — добавил конферансье и перевернул ноты.
…Утро только начиналось. Мягкий негреющий свет полярного солнца лег на грудь белой пустыни.
Визе двумя сильными арпеджио пробежал по клавишам.
…Опустилось солнце низко. Океан свиреп и хмур, Мы плывем из Сан-Франциско В Гавр, Сайгон и Сингапур. Скоро, скоро день вернется, Засинеют берега — Там, где домик у колодца, Огонек у очага…Первый раз ледяная пустыня несла радиоволнами эту песнь полярных исследователей. Суровая легендарная Арктика покорно слушала человека, победившего ее наукой и техникой.
Павел Румянцев уставил взгляд через открытый иллюминатор на синюю пелену снега на ледяных полях и поднял голос:
…Где за милю от залива Спит родимая страна, Где меня нетерпеливо Дожидается она, — Та, с которой дни так сладки Ночь еще желанней дня, У которой спит в кроватке Сын, похожий на меня…Тихо ходит капитан над кают-компанией. В песню вкрапливаются его слова:
— Держать на пе-ре-мы-чку…
Ледокол, нарываясь на крупную льдину, вздрагивал; вздрагивал вместе с ним и голос певца.
Лед. Песня. Снег. Песня. Снова лед…
— Что чернеет впереди?..
…Край родной лежит не близко, Океан свиреп и хмур, Мы плывем из Сан-Франциско В Гавр, Сайгон и Сингапур. Жизнь матросская сурова: Либо море, либо хмель…Из открытой двери в накуренную комнату влетел холодный ветер. Наш капитан тихо, как-будто боясь, что ему не поверят, обвел всех присутствующих голубыми глазами и выпалил:
— Товарищи, на горизонте показалась не обозначенная ни в одной лоции мира неизвестная земля. Глубина упала. Впереди земля.
Многие из нас не верили даже капитану. — Земля? Ну, это, братцы, дудки. Пущена утка. Подниматься наверх в разгаре „полярного концерта“ никому не хотелось. Многие думали, что навстречу снова жалует „пловучая земля“ в виде огромней ледяной горы.
Однако Визе, прекратив аккомпанемент, легко одетый, первым бросился на капитанский мостик; долго не отрывал близоруких глаз от бинокля.
— Да, это земля, самая настоящая, — не спеша, но уверенно говорит Владимир Юльевич.
В секторе СССР следует зарисовать новую неведомую землю.