Как хорошо, что они пришли сейчас именно сюда. Как Игорь Сергеевич мог знать, что надо прийти именно сюда? И музыка все еще слышна. Такая музыка была на корабле, плывущем за гриновской девушкой.

— Как море… — сказала Лешка, глядя перед собой широко раскрытыми глазами.

Он ничуть не удивился.

— Правда. Бескрайнее. А вон, видите, алые паруса?

Ну подумать только: он тоже увидел именно то море, догадался, что это оно.

— Да, паруса, — прошептала она и, словно очнувшись от сна, весело рассмеялась. — Вот мы фантазеры! Ну, прямо лунатики какие-то.

Почувствовала, что замерзла.

— Побежали!

И первая пустилась стремглав вверх, в гору. Запыхавшись, остановилась над обрывом, чувствуя за спиной у себя, совсем рядом. Багрянцева.

— У вас карман есть? — озадачил он Лешку вопросом.

— Аж три…

— Подставляйте-ка один.

Сгорая от любопытства, Лешка, даже не спросив зачем, оттопырила карман пальто. Он что-то положил туда.

— Что это?

— Дома посмотрите…

— Нет, нет, я не хочу — что это?

И радостно, удивленно воскликнула:

— Апельсин?!

Это было такое же чудо, как море, и Ассоль.

Павел Громаков тоже принес домой апельсин. Сынишка Алик уже спал, а белокурая жена Аня что-то кроила на столе. Она сразу почувствовала, что муж не в духе, но в чем дело, расспрашивать не стала — это всегда лучше сделать после того, как накормишь человека. К подобной нехитрой мудрости ее привел даже небольшой опыт семейной жизни.

И правда, съев две тарелки борща и запеканку («вот беда мне с тобой: кормлю, кормлю, а никак не поправлю»), Павел снял гимнастерку и, оставшись в майке, произнес странную фразу:

— Человек ли я, Анночка?

Она с удивлением подняла на мужа преданные глаза. Сам все скажет.

Павел рассказал историю с заметкой в стенгазете и оскорбительной припиской.

— Я тебе раньше не говорил, чтобы не расстраивать… А сегодня узнал: Кодинец это сделал. Он не видел меня и похвалялся другу своему со второго курса.

Аню словно жаром обожгло от обиды за Павлика. Кто лучше ее знает, какой он человек? Разве он расскажет в университете, что, спасая город, совсем недавно, солдатом, обезвреживал зловеще притаившиеся мины фашистского склада? Или спросили бы у нее, чего стоило Павлику поступить в университет? Даже она не верила, что он выдержит экзамены. А сейчас: ну что ее зарплата — она работает контролером в сберкассе. И Павлик подрабатывает грузчиком, никакого труда не гнушается.

Аня с нежностью посмотрела на худые, мускулистые руки мужа. Если он не человек, то кто тогда человек?

— И ты не проучил его? — с гневом спросила она, сжав кулачок. — Я б его знаешь как!

Эта воинственность не вязалась с нежным обликом Ани.

Павлик притянул ее к себе, уткнувшись носом в ровный пробор волос, вдохнул их знакомый запах: «Как всегда, принимает близко к сердцу все что касается меня. Даже Алику напевает перед сном: „Спи, не то, как встану, позову декана, будешь тогда химию сдавать“. Любонька моя. Какое это счастье вот так чувствовать тебя рядом, торопиться домой, зная, что ты ждешь… Какая б жизнь была без тебя?»

— Неужели ты смолчал? — допытывалась Аня.

— Нет, сказал: «Жизнь покажет, кто человек, а кто — недоразумение».

Он погладил ее по голове:

— А посему — за работу!

Достал из армейской кирзовой сумки конспекты лекций, учебник и пристроился у края стола. Аня знала — это теперь до глубокой ночи.

На совещание в область Альзин добрался с трудом. Дорогу развезло, путь был утомителен, не хотелось оставлять комбинат накануне пуска второй очереди, но Григорий Захарович все же не пожалел о приезде: уж больно интересным оказался разговор. Ученые университета докладывали о новых ускоренных методах оптического, спектрального и радиохимического анализов.

Они пригласили инженеров-практиков к себе в университет и показали им недавно полученную первоклассную аппаратуру — рентгеновские установки для исследования. Альзин от удовольствия только поцокивал языком. Позже, сидя с Тураевым в его кабинете, говорил:

— Экспресс-анализы, Николай Федорович, нас очень выручат. Мы завалим вас заказами…

С Тураевым Альзин обычно встречался на областных конференциях, партийных активах, и ему нравился этот ученый, умеющий держать себя с людьми просто, но и без похлопываний по плечу, предлагающий в своих выступлениях всегда вещи разумные и предельно ясные. При первом знакомстве с Тураевым тот показался Альзину несколько замкнутым, но потом Григорий Захарович понял, что это сдержанность человека, на долю которого выпало много нелегких испытаний. На самом же деле он приветлив и сердечен.

Услышав о заказах экспресс-анализов, Тураев улыбнулся, и на его удлиненном смуглом лице отразилось удовольствие.

— Рады помочь. А мы можем рассчитывать на практику студентов-химиков четвертого курса у вас? — решил и он воспользоваться удобным случаем.

Альзин метнул на Тураева быстрый, понимающий взгляд, пыхнул трубкой: «Ишь ты, подстерег, модник, подходящий момент».

Модником Альзин добродушно назвал про себя Тураева потому, что тот, видно, любил одеваться не без щегольства. Сейчас на нем светло-синий, безукоризненно отутюженный костюм, белоснежная с широкими накрахмаленными манжетами рубашка, черный галстук, и весь он, сухопарый, со своим ровненьким пробором, действительно походил на тех «безупречных мужчин», каких изображают ателье мод.