— Николай Федорович, — подтверждает Лешка.

За обедом отец предался воспоминаниям:

— Великим мастером на выдумки был наш Николай. Кончился в отряде бикфордов шнур — он делает его из полосок одеяла. Соорудил особую мину, мы ею под водой мост подорвали. Потом шашки изготовил, и отряд под прикрытием дымовой завесы скрылся после операции.

— Чего ж ты нам об этом никогда не рассказывал? — с осуждением спросил Севка.

— Расскажу еще, дай срок, — обещает отец. — Да, так вот надумал Тураев свою мастерскую в отряде открыть. Из неразорвавшихся фрицевских авиабомб извлекал тротил, добавлял селитру, и получалась взрывчатка необыкновенной силы.

— Химик! — почтительно заметил Севка.

— Хватит тебе, комментатор, — толкнула Лешка локтем брата, тот обидчиво умолк.

— Узнали мы как-то — продолжал Алексей Павлович, — что по железнодорожному перегону, недалеко от нас, ночью пройдет фашистский эшелон с боеприпасами. А у нас, как на грех, взрывчатки ни крохи. Ребята ходят мрачные, злые. А Николай зачем-то пополз к полотну железной дороги. Через два часа возвращается веселый. Мурлычет: «По долинам и по взгорьям…» Значит, что-то придумал.

Оказывается, высмотрел он крутой подъем и сказал ребятам, что бы они в темноте смазали рельсы автолом. Да автола у нас нехватка. Тогда Николай говорит: «Собирайте все сало, что есть». И салом тем приказал домазать остаток чистых рельсов на подъеме. Партизаны смеются: «Фриц сало любит, теперь досыта нажрется».

Наступила ночь. Слышим — идет состав. Дотянул до верха горки и забуксовал. А потом вниз как заскользит, да все быстрее, быстрее. А мы внизу, за поворотом, завал из бревен соорудили. Полетели фрицы под откос… — Отец замолк.

— Хотел бы я на твоего декана посмотреть, — с завистью признается Севка, и этот комментарий Лешка восприняла благосклонно.

— Да и мне с ним встретиться очень хочется, — сказал Алексей Павлович. — Какой он сейчас? Важный? Строгий?

— Ничуть! Совсем простой, к людям с уважением относится. А если требует, то как же иначе?

— Ты ему, доченька, привет передай…

— Ну, пап, неудобно ж мне, — замялась Лешка. — Вроде бы после этого я могу рассчитывать на какое-то особое внимание…

— Глупо! — рассердился отец. — Не хочешь, сам как-нибудь приеду или напишу.

Он ушел после обеда в свою комнату и долго отстукивал там на машинке.

На свидание с Виктором Лешка пришла без десяти восемь, он — в начале девятого. Лешка не придала и этому особого значения: станут они еще минутами считаться, мало ли что могло задержать.

Однако мимоходом подумала: «Игорь Сергеевич извинился бы. — И рассердилась на себя: — Дался мне этот Игорь Сергеевич. При чем тут он?»

На Викторе коричневое драповое пальто, белая мохнатая фуражка. «Принарядился, — с нежностью думает Лешка, — а брюки — прямо матросские, не угнался за модой».

Она взяла его под руку, и они медленно пошли степной дорогой.

Под ногами звонко лопались льдинки. Яркая луна, окруженная желтоватыми космами, освещала степь, и она сине искрилась. Лешка увлеченно стала рассказывать об университете, преподавателях, их факультете, о посвящении в химики, приезде пианиста, проделках Директора Бродвея и его необыкновенных, бесполезных шпаргалках. Запнулась: «Надо ли о Багрянцеве? — Но перешагнула через какой-то рубеж: — А почему бы и нет?»

— Ты знаешь, какой у нас умница ассистент Багрянцев. Совсем молодой, а объясняет — заслушаешься… И, представляешь, он у нас заместитель секретаря факультетского бюро комсомола…

Чем больше она рассказывала о студенческой жизни, тем мрачнее становился Виктор. Когда же она еще стала расписывать этого сверхталантливого ассистента, Нагибов остановился, неожиданно груб сказал:

— Теперь тебя рабочий человек не устраивает. В высшие сферы лезешь!

Лешка отпрянула, как от удара.

— Я никуда не лезу! — немного заикаясь и на самой тонкой ноте произнесла она. — А ты… а ты… Н-недаром Григорий Захарович когда то называл тебя обывателем. Правильно!

Он стиснул зубы: «Вспомнила рассказанное по простоте! Теперь готова все самое плохое припомнить».

— Женщин не бью! — бешено сверкнул он белками и быстро по шел к городу.

Там вдруг потух свет. И было странно, что луна продолжает светить так же ярко, как прежде, но свет ее кажется матовым.