ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Значит, инициатива этого сближения исходила от него?

МАЖИ: Да, это так.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Такая торопливость не показалась вам подозрительной?

МАЖИ: Как человек честный, господин председатель, я слишком часто склонен верить в честность других. К тому же я бы испытывал угрызения совести, если бы стал препятствовать этой дружбе детства. Некоторое время спустя я заметил, что Дюгомье влюблен в мою жену, но я доверял ей. Да и ему тоже, смею сказать, доверял. Он завоевал мое доверие своими уверениями в дружбе. Но это доверие не было оправдано. Моя служба в министерстве предполагала, что меня не было дома в течение определенного времени. Дюгомье воспользовался этим и стал навещать мою жену все чаще и чаще. Наша семья, такая дружная…

ОБВИНЯЕМЫЙ: Вы ей изменяли…

ПРОКУРОР: Здесь речь идет о вас, Дюгомье, а не о Мажи. Однако я хочу обратить внимание присутствующих на то, что у нас нет никаких оснований предполагать, что свидетель когда-либо изменял своей жене.

МАЖИ: Нельзя было не заметить, что моя жена утратила душевное равновесие, стала нервной. Один раз, поскольку у меня заболели зубы, я отпросился из министерства днем и вернулся домой. И там застал их обоих в моей собственной спальне, в моей собственной постели, в двух шагах от моей маленькой дочери, которая спала в соседней комнате.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: И что вы тогда сделали?

МАЖИ: Подавив свой гнев, я ограничился тем, что выгнал подлеца.

ОБВИНЯЕМЫЙ: Это вы подлец! А случай с бумажником?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Я в последний раз прошу вас, Дюгомье, подождать до окончания свидетельских показаний.

МАЖИ: Что касается моей жены, то она выразила мне такое сожаление, так раскаивалась в своем проступке, что я решил простить ее. Она поклялась мне, что больше никогда не увидит своего совратителя. Однако несколько недель спустя она сообщила мне, что Дюгомье опять приходил и опять приставал к ней. Тогда я пошел к нему домой и потребовал от него, чтобы он прекратил свои домогательства. И он дал мне самые решительные заверения.

Обвиняемый пытается снова дерзко прервать слушание дела, но председатель резко одергивает его.

МАЖИ: По прошествии некоторого времени однажды вечером моя жена, рыдая, рассказала мне, что Дюгомье опять приходил в мой дом и умолял ее возобновить их связь, а когда она отказала ему, стал угрожать ей.

АДВОКАТ ЛОЖЕН (защита): Почему рыдая?

МАЖИ: Я предполагаю, что она боялась, что уступит снова. Или, может, она испугалась его угроз. Она знала необузданный характер Дюгомье. Тогда я посоветовал ей самой написать ему письмо, чтобы она в нем категорично подтвердила свое желание больше никогда с ним не встречаться.

ОБВИНЯЕМЫЙ: Вы вынудили ее написать это письмо.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: По правде сказать, это было так естественно.

МАЖИ: Я не принуждал ее. Моя жена больше ничего, кроме ненависти и отвращения, не испытывала к Дюгомье. Она показала мне черновик этого письма, черновик, который я, кстати, сохранил. Два дня спустя она показала мне также ответ Дюгомье. В своем письме Дюгомье обещал больше не пытаться увидеть ее.

ОБВИНЯЕМЫЙ: Это была уловка.

ПРОКУРОР: Этот черновик и этот ответ фигурируют в деле и являются, господа присяжные заседатели, достаточно красноречивым вещественным доказательством.

МАЖИ: Через день, вернувшись домой около трех часов дня…

АДВОКАТ ЛОЖЕН: Как это получилось, что в этот день вы вернулись в три часа?

МАЖИ: Я был на бюллетене.

АДВОКАТ ЛОЖЕН: На бюллетене по болезни, которая не мешала вам разгуливать по улицам (Шум в зале).

МАЖИ: Я сказал, что был на бюллетене. Но вовсе не говорил, что был болен. (Улыбки.) Зная характер Дюгомье, опасаясь его визита, моя жена уговорила меня не оставлять ее одну.

АДВОКАТ ЛОЖЕН: Но вы все же выходили?

Зал выражает свое неодобрение.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Послушайте, мэтр. Если бы все бюллетени по болезни имели столь же веские основания, как этот.

МАЖИ: Я вышел, чтобы сделать кое-какие покупки.

АДВОКАТ КОРДЬЕ (гражданский истец): А возвращаясь, он зашел на некоторое время в кафе. Нет ничего более естественного.

АДВОКАТ ЛОЖЕН: И много вы выпили в том кафе?

МАЖИ: Только кофе.

Аплодисменты в зале.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Тихо! Продолжайте, господин Мажи.

МАЖИ: Так вот, возвращаюсь я домой и уже на лестничной площадке слышу громкие голоса.

ОБВИНЯЕМЫЙ: Это неправда! Мы разговаривали совершенно нормальными голосами.

ПРОКУРОР: Тогда каким образом свидетель мог бы услышать вас с лестничной площадки?

МАЖИ: Дюгомье кричал так сильно, что я сразу же узнал его голос. Я прислушался.

АДВОКАТ ЛОЖЕН: Все еще находясь на лестничной площадке?

МАЖИ: Нет. Я вошел в столовую, смежную с комнатой, в которой они находились. И стал слушать.

АДВОКАТ ЛОЖЕН: Почему?

МАЖИ: Я хотел знать, что жена ответит ему. Но все время говорил Дюгомье. Его угрозы чередовались с мольбами, но говорил он все время очень громко, как человек, который очень сильно волнуется. Он то умолял мою жену возобновить их связь, то угрожал убить себя или ее.