– «Скорую» надо! Она еще дышит, – кричал кто-то.

– Вот зараза баба, – сказал Гуня, подойдя к машине.

– Ну, что, все нормально? – озабоченно спросил водитель, устав от долгого ожидания.

Гуня только махнул рукой.

– Кажется, она жива.

Толстяк-водитель переменился в лице.

– Да ты чо! Хозяин будет недоволен.

– Сам знаю. Поехали отсюда. Остановишься у соседних домов. Надо будет проследить, в какую больницу ее отвезут, – сказал Гуня.

Обо всем случившемся с Ларисой Тютин узнал утром. Стелбин позвонил в Павлово-Посадский отдел внутренних дел, и оттуда приехал водитель на «уазике» и передал сообщение.

«Как же так? – недоуменно спрашивал себя Тютин. – Я ведь только вчера был в Москве. Вчера убили Татьяну. И тут же взялись за Ларису». – Он быстро собрался.

Наташа тоже хотела поехать, но Тютин ее отговорил, сказав, что в больницу пустят только его одного.

– Тебе нет никакого смысла ехать. Только лишний раз расстроишься. Вот поправится мама, и я тебя отвезу, – пообещал он.

И Наташа осталась с генералом и его женой, а Тютин помчался на своей «восьмерке» в Москву, выжимая из машины бешеную скорость, и уже через час был в больнице. Без халата его не пускали в отделение травматологии. Пришлось строгий персонал задобрить пятидесятирублевкой.

– Я вам разрешаю побыть с дочерью не более пяти минут, – распорядился розовощекий бородач в очках, как оказалось, лечащий врач Ларисы.

– Доктор, плохо дело с ней? – озабоченно спросил Тютин, зная привычку врачей скрывать правду. И этот бородач не горел желанием вести откровенные разговоры и ответил несколько уклончиво:

– Как вам сказать… У вашей дочери тяжелая черепно-мозговая травма. Мы сделали операцию. Минимум дней двадцать ей придется полежать. – Он указал на дверь. – Она тут.

Палата, в которой лежала Лариса, была четырехместная, но две койки оказались свободными. Тютин не удивился этому. Клиника дорогая, и попасть именно в это отделение травматологии – не каждому по карману. Тут помог Стелбин.

У окна лежала женщина лет шестидесяти, нога в гипсе. Рядом возле тумбочки стояли ее костыли. Она читала журнал «Крокодил» и на вошедшего Тютина даже не обратила внимания.

Он поздоровался, но женщина не отреагировала, увлеченная чтением.

Ларису Тютин не узнал. С забинтованной головой и фиолетово-синим лицом, заплывшими глазами. «Неужели это она?»

Услышав, что кто-то вошел, Лариса медленно открыла глаза и всмотрелась в вошедшего. Но Тютину показалась, будто глаза ее не двигаются, словно жизнь уже угасла в них. Неожиданно Тютин почувствовал: что бы врачи ни делали, Лариса должна умереть.

– Папа, – едва слышно произнесла она и сжала правую руку, но сжала несильно, а чуть пригнув пальцы, словно поманив его.

– Лариса, – выдохнул Тютин звук, похожий на стон, и слезы покатились по его щекам. Стало невыносимо больно от бессилия, что не смог помочь ей, не успел.

– Не надо, – попросила она. И у самой глаза заслезились.

– Доченька моя! Как же это? Что случилось? Кто тебя?..

Лариса облизала сухие губы. Помня строгий наказ врача ни в коем случае не давать пить, Тютин только мокрой ложечкой из стакана с водой прикоснулся к губам дочери. Она схватила эту ложечку губами, высасывая с нее влагу.

– Дай мне воды… Ну, пожалуйста… – попросила Лариса отца.

– Лариса, прости. Не могу я… Врач не велел, – оправдывался Тютин.

Но Лариса настаивала.

– Я говорить не могу. Во рту все пересохло. Дай, пожалуйста, один глоточек. Врач не узнает.

И Тютин уступил.

Лариса облизала влажные губы, вздохнув глубоко, сказала тихо, чтобы соседка по палате не слышала:

– Меня пытались убить… – Дыхание у нее было прерывистым, и Тютин заволновался, хотел позвать врача, но Лариса не велела.

– Скажи кто? Лариса! Прошу тебя. Мне надо знать. Я их отыщу. Из-под земли достану.

Лариса отдышалась и зашептала опять:

– Я его не знаю. Высокий, худощавый мужчина в лакированных ботинках. Лица я не рассмотрела. Мне было страшно…

– Ладно, Лариса. Ладно, успокойся. Только не волнуйся, пожалуйста. Все будет хорошо, – сказал Тютин дежурную фразу.

Лариса, спеша выговориться, шептала:

– Он хотел задушить меня. Сказал, из-за тебя. Нам кто-то мстит, папа! Мстит! А вдруг они захотят убить и Наташу? Они – звери! И ни перед чем не остановятся. Это они убили Толю. Мне страшно за Наташу. Защити ее, папа! Прошу тебя. Пообещай мне! – Она застонала, и распухшее ее лицо скривилось от невыносимой боли. По щекам побежали слезы.