–  Николай Гаврилович, - приподнял шляпу в приветствии и чуть наклонился Лопатин, - вам тоже не спится?

–  Да. Никак от вчерашнего дня отойти не могу. Всю ночь ворочался - думал.

–  Так вы рассольчику откушайте, оно сразу легче станет.

–  Вы, Герман Александрович, шутить изволите?

–  Да какие тут могут быть шутки? После того, что вчера произошло.

–  Да… Странный день… Я ведь последние месяцы гадал о том, зачем меня из Нерчинского округа в Москву выписали.
– Чернышевский достал сложенную вчетверо листовку с выступлением Императора и рассеяно на нее посмотрел.

–  Признаюсь, я тоже оказался глубоко шокирован. Самодержец наш ведь много политических освободил. Правда, без шума. Мне Александр Иванович писал, что и ему предлагали вернуться, обещая безопасность.

–  И он отказался?
– Удивился Чернышевский.

–  Опасается. Он наслышан о том, как Император расправлялся с неугодными людьми в Польше и Санкт-Петербурге.

–  Думаю, все это пустое. Если бы Александр хотел с ним расправиться, то давно это уже сделал. Говорят, что у него просто изумительная разведка. Одна из лучших в Европе, если не лучшая. Так и напишите ему при случае. Хотя, конечно, разумнее будет просто приложить листовку. Я ее уже раз двадцать перечитал. Как самодержавный правитель вообще такое может написать!?

–  А может это все ложь? Пустил пыли в глаза, чтобы порадовать простых людей, а сам за старое?

–  Старое? Александр?
– Николай Гаврилович задумался.
– А было ли у него старое? Вот что вы помните со вчерашних гуляний? Да такого, чтобы ни в какие ворота не лезло?

–  Поразительное звуковое сопровождение. Это практически чудо!

–  Вы не правы. Чудо заключается совершенно в ином. Вы, я надеюсь, помните коронацию батюшки покойного Императора?

–  Конечно, помню.

–  Конечно, помню.

–  Так вот. Звук, воздушные шары, дирижабли, прекрасный парад и прочее - это все, конечно, замечательно. Но вы не заметили главного. Я бы даже сказал, ключевого момента.
– Чернышевский сделал паузу и выразительно посмотрел на Лопатина.

–  Полно вам, Николай Гаврилович. Не томите.

–  Вы не заметили заботу о людях, - торжественно подытожил Чернышевский.
– Бог с ней с полицией, драки пьяные разнимает - и то добро. Но врачи! Вы видели, как оперативно приезжали кареты? Как оказывали помощь тем, кому становилось плохо? Где и когда вы хотя бы слышали о подобном?

–  Кстати, а куда их свозили?

–  Признаться, не в курсе. Но в газетах написали, что все заболевшие, перепившие и пострадавшие в ходе гуляний будут лечиться за счет Императора. Вас разве подобное не шокирует? Такая речь и такой поступок!

–  Хм… - Лопатин удивленно хмыкнул.
– А ведь и верно.

–  'Слона-то я и не приметил?' - Улыбнулся Николай Гаврилович.

–  Именно! Неужели…?

–  Все возможно. Не зря же он нас тут держит? Я не испытываю иллюзий в отношении революционной борьбы - попробуй мы сейчас заняться чем-то подобным… - Чернышевский угрюмо усмехнулся, - и Научно-исследовательский институт Медицины обогатится на еще несколько осужденных на опыты. Кстати, а помните, как он появился лично в парке?

–  Как не помнить. Я просто поразился тому, как сотрудники Имперской охраны быстро и аккуратно заняли территории. Эти холодные, спокойные глаза. А в кармане у каждого был крепко сжат револьвер, который они готовы были пустить в ход без малейшего сожаления. До сих пор, мурашки по телу.

–  И опять, дорогой Герман Александрович, вы смотрели не туда. Видимо, вы еще слишком молоды и горячи.

–  В самом деле?
– Заинтересовался Лопатин.

–  Император пришел к простым подданным, ненадолго, но пришел. Но ладно это - как он себя повел! Помните, вон там за столиками вчера сидела шумная компания?

–  Конечно. Мы с вами потом не выдержали и присоединились к ним.

–  Верно. А за час до того, Александр туда подсаживался.

–  Что?!
– Лопатин выразил полное удивление.

–  Именно! Подсел. Поговорил. Спросил о проблемах. О жизни. Выпил с ними стопочку за их здоровье, что примечательно. Съел порцию каши, той же самой, что готовили для всех. Да не чураясь и не кривя лицом. Посидел с четверть часа и пошел дальше. Вы можете себе представить его деда или отца за таким занятием?

–  Поразительно! А я вчера еще удивился такому странному настрою этих рабочих. Как будто их кто 'За царя и Отечество' нанимал агитировать. Они ведь с ткацкой фабрики были?
– Чернышев утвердительно кивнул.
– Такой настрой на позитивные изменения! Такая вера!

–  Это эйфория… революционная эйфория… - сокрушенно покачал головой Чернышев.
– Александр смог выпустить пар народа и снизить многократно накал социального напряжения. Пока только в Москве, но эти люди о нем дифирамбы будут петь по местам. И я осмелюсь предположить, не безрезультатно.