— Да-а?

— Не пустили, — потупился Лешаков.

— А за что?

— Действительно, за что они тебя? — удивилась Вероника. — Впрочем, делать там теперь нечего. И в магазинах, говорят, пусто.

— Магазины меня не интересуют, — с подчеркнутым достоинством ответил Лешаков.

Все замолкли.

— Поздно уже, — нарушила тишину Лиля. — Пора нам.

— Надо вещи забрать и на пароход.

— Счастливо, — обнимая жениха и невесту, пожелал Лешаков. — После путешествия со свадьбой не тяните.

— Свидетелем будешь?

— Поглядим, — уклончиво сказал инженер.

— А книга твоя как? — уже в дверях вспомнил Валечка и кивнул на пишущую машинку в футляре. — Готова?

— Готова, — хитровато кивнул Лешаков, — почти.

— Быстро ты справился, — искренне обрадовался актер. — Оно и верно — куй железо.

— Скоро услышите, — тихо и серьезно сказал инженер и поднял ясные глаза на друзей.

— Не слабая уверенность, — похвалила Лиля, рассмеялась, и в смехе ее прозвенело удальство. — Ни пуха…

— К черту!

Весело убежали друзья.

Лешаков запер дверь квартиры и вернулся. Вероника ждала на диване, по-кошачьи свернулась.

— А Фомин где?

— А… — Лешаков махнул рукой, раздражаясь и одновременно сожалея. — Заявился на днях с водкой, выпить уговаривал. Я ему по-человечески — не могу. А он свое заладил. Ты ему про Кузьму, он тебе про Ерему. Весь вечер сидел, пока до донышка не высосал.

— Может, ему больше некуда было пойти? — осторожно спросила Вероника.

Лешаков понял, что ляпнул, и смутился своих слов. Но на марксиста остался сердит. Позавчера Лешакову пришлось что-то сделать, чего он самому себе не мог забыть, хотя и оправдывался, и Фомина обвинял. А встреча на самом деле вышла последняя. Завтра предстояло ему… Он и нервничал оттого, что завтра не наступало. Оставались еще обязанности. Он опасался малодушия: расслабухи и срыва. Он должен успеть с Вероникой. Успеть — самое важное. Главное. Будущим успехом он оправдывал все.

— Странный стал, — задумчиво прошептала она, глядя, как Лешаков нервно шагает по комнате излюбленным маршрутом. — На глазах меняешься.

Она смотрела пристально, серьезно. Уверенная по-женски в своей проницательности, она надеялась разглядеть то, что встревожило с первой минуты, когда Лешаков предстал на пороге. Она хотела распознать сама, без ненужных признаний: невелика им цена — слишком скрытным он стал за последние месяцы. Вероника словно бы пыталась заглянуть в него. От напряжения она даже приподнялась. Но здесь не хватило бы и звериной зоркости.

Лешаков походил взад-вперед, успокоился. Волновался он не сильно. Так. Чуть. Минута важная. Не знал, с чего начать. До сих пор тайну никому не открыл. Даже Фомину не признался, хотя знал: спорить-то он будет, но душу лешаковскую поймет.

Насчет Вероники Лешаков не был уверен, что она вникнет в нюансы. Не рассчитывал увлечь ее на свою сторону. Но всегда знал: рано или поздно именно ей одной он откроется, однажды расскажет, выложит все, вывернет себя наизнанку. Иногда человеку нужна хотя бы иллюзия, что не совсем он один, не окончательно. Требуется сила, чтобы игнорировать пожизненное одиночество. А Лешакову, где ему было взять эту силу. Женщина последнее убежище беглеца и преступника. Лешаков был беглец. Завтра предстояло ему преступить.

Он сдвинул на край остатки торта, тарелки, чашки и сахарницу, ладонью смел крошки со скатерти, извлек из-за портьеры громоздкий чемоданище, воздвиг на стол и поднял крышку.

— Посмотри!

Веронике не хотелось вставать. Она удобно устроилась на диване. Но Лешаков властно взял ее за руку и приподнял.

— Что это? — без интереса спросила женщина, не обнаружив испуга.

Лешаков побледнел.

— А мы за кооператив не выплатили… — проговорила она, когда Лешаков закончил рассказ.

Часы показывали полночь. Лицо инженера посерело. Он устал, словно пережил все сначала.

— Ты не в своем уме. Лешаков нервно улыбался.

— У нас доктор хороший есть, специалист. Если хочешь?.. Он поможет. Хочешь?

— Зачем?

— А если у тебя эта, ну, латентная шизофрения?

— Такой болезни нет, — строго сказал он.

— Для психов, вроде тебя, ее не зря придумали.

— Я свободный человек, — повторил он упорно, — и не верю.