Неожиданный для меня генерал Чарнота из кинофильма «Бег» — эта роскошнейшая фантасмагорическая роль, какую только актёр может представить себе. Долго ходили режиссёры вокруг меня, пока решились доверить эту работу. Колоритнейшая фигура белого генерала, который бродит по Парижу в одних кальсонах, а потом выигрывает целое состояние, требовала совсем нового подхода и новых актёрских приспособлений.

На съёмках кинофильма «Бег» в Париже.

Слева направо: А. Алов, В. Наумов, А. Баталов. М. Ульянов

Как соединить в одной роли трагедию человека, дошедшего на чужбине до нищеты и потери человеческого достоинства, с гротесковыми и почти буффонными поступками неуёмного картёжного игрока и гусарского кутилы? Для меня этот персонаж, которого проще всего назвать отрицательным, небезразличен, как небезразлична любая человеческая трагедия. Как передать фантастический реализм М. А. Булгакова, где свободно и логично соединяются, казалось бы, несоединимые сцены — тараканьи бега в Стамбуле и трагедия чуть не погибшей на панели женщины? Всё сдвинулось в этом призрачном мире потерявших родную землю людей. Всё возможно в этом тараканьем бредовом мире. Но играть-то нужно живых, реальных людей, а не призраки и символы.

В том-то и поразительное своеобразие уникального таланта Булгакова, что он своих персонажей ставит в удивительные, фантастические условия, сохраняя при этом полнейшую «земность» и жизненность их. Вот и герои его «Бега» — живые, земные, житейски горькие и фантастически неожиданные люди. И среди них одна из самых грешных и трагических фигур — Григорий Лукьянович Чарнота — «запорожец» по происхождению.

И не поднять бы мне эту пышно-необъятную роль, не работай я под началом у таких талантливых, тонких и умеющих создать актёру чувство свободы и раскованности режиссёров, как Александр Александрович Алов и Владимир Наумович Наумов, и не имей таких партнёров, как Евгений Евстигнеев, Алексей Баталов.

Когда вышла на экран картина «Самый последний день», рассказывающая о том, как прошёл день перед уходом на пенсию участкового милиционера Семёна Митрофановича Ковалева, то ко мне, как к режиссёру фильма и исполнителю главной роли, стали приходить письма с недоумением и даже обидами по поводу моего режиссёрского дебюта в кино: «Зачем вы остановились на этом почти «сказочном» материале? Что вас привлекло в этой умилительной фигуре добренького милиционера? Вы же всегда играли людей сильных и волевых, и вдруг образ добродушного и даже мягкотелого человека, который по доброте своей и гибнет?»

И много было ещё всяких «зачем» и «почему». Как объяснить, что всякая роль — это мой актёрский рассказ о том, что меня как гражданина именно сегодня беспокоит? Что мне кажется очень важным и о чём необходимо непременно, во что бы то ни стало рассказать зрителям. Как рассказать о переплаве человеческих жизненных наблюдений и потрясений в актёрское нестерпимое желание поведать об этих потрясениях?

Когда я прочёл повесть Бориса Васильева «Самый последний день», я как-то сразу понял, что сделать фильм о добром человеке ну просто необходимо. Почему? В последнее время я всё чаще и чаще начал встречаться с проявлениями недоброжелательства, неоправданной злости, обидной грубости, наглого хамства, сердечной чёрствости. Меня это тревожит, ранит, обижает. Почему я стал так чутко реагировать на это? От возраста, от усталости, от чересчур частых встреч с подобными явлениями? А может быть, потому, что число их растёт и всё чаще громко и нагло о себе заявляет? А в повести Бориса Васильева рассказана жизненная и добрая история о человеке с прекрасным и чутким сердцем, который обладает редким даром любви и доброжелательства к людям. Борис Львович Васильев в своих произведениях рассказывает о внешне ничем не примечательных людях, но наделённых щедрой душой, неугасимым жаром сердца, неиссякающей добротой. Васильев настойчиво ищет в своих таких простых и обычных героях эти прекрасные человеческие черты. Ищет и находит. И в повестях «А зори здесь тихие…» и «Не стреляйте в белых лебедей», и в «Ивановом катере», и, наконец, в «Самом последнем дне» живут простые русские люди с великой любовью к земле, к окружающим, к жизни.

Кинофильм «Легенда о Тиле». Иост — Л. Марков, Клаас — М.Ульянов

Когда передо мною встал вопрос выбора литературного материала для возможного фильма, я не колеблясь остановился на повести «Самый последний день» и на роли Семёна Митрофановича Ковалева. Мне неудержимо захотелось показать с экрана глаза хорошего и доброго человека. Это стало необходимым потому, что меня не оставляла надежда: глядя в эти глаза, может быть, посветлеют и потемневшие от злобы глаза. Должны, по крайней мере. Мне казалось необходимым сказать многомиллионному зрителю кинотеатров, что добрые и справедливые люди ходят рядом, надо только разглядеть их. Сказать, что доброта и любовь не слабее злобы и несправедливости. Может быть, в этом образе есть и немалая доля мечты о таком человеке? Может быть. Но это мечта не о том, что несбыточно, а о том, что существует, но чего не хватает на всех. Мечта о том, чтобы в каждой жизни встретился свой Семён Митрофанович Ковалев, человек большой души. Конечно, не всякая актёрская тревога и боль передаётся зрителям с такой же остротой. И не всё, о чём я думал и мечтал, перехлестнулось через экран и ударило по сердцам, как мне хотелось. Пусть. Но прошёл по экранам этот чудесный человек и кого-то обязательно поддержал и ободрил. А разве этого мало?

Одна из моих горьких и странных работ — Егор Булычов в фильме «Егор Булычов». Иногда у меня бывает такое впечатление, что и не было такой картины, и не было тех мучительных поисков своего пути в создании этого характера, не было той предельной усталости, которую я ощущал во время съёмок, потому что они совпали с выпуском в театре спектакля «Антоний и Клеопатра». Остались только недоумение и обида. На кого?..

Я уже говорил, что актёр связан с множеством обстоятельств, от него не зависящих. Но когда видишь причину провала или непонимание твоего замысла, то в этой ясности есть хоть адрес, по которому ты направляешь свой гнев, свою боль или своё согласие с критикой.

А с «Егором Булычовым» произошла какая-то обидная и непонятная история замалчивания.

В прокате эту картину пустили на экраны самым минимальным тиражом и в самые невыгодные часы. Ну, скажем, в девять часов утра кто-нибудь ходит в кино? А в Ленинграде я видел своими глазами, как единственным сеансом, в девять утра, шёл этот фильм. Почему? Не знаю. Знаю только, что мы с молодым талантливым режиссёром С. Соловьевым хотели решить эту классическую роль по-своему. Не потому, что желали быть оригинальными, ни на кого не похожими, а потому, что время диктует свои, новые взгляды. Нам казалось, что в 1972 году важно не столько громить мерзости того мира, который не принимает Булычов, а понять, откуда и почему так часто и так густо рождаются эти мерзости. А Булычов, умирая, мучительно хочет понять, почему так живёт улица, на которой он родился.